- Ну, знаешь... Задавать такие вопросы про писателя нельзя...
- Почему?
- Так. Нельзя!
- А если в рассказе получается неправдоподобно?
- Ну, может, про сон и вправду получилось не того... Но в общем-то все правдоподобно.
Натела пожала плечами.
- А тебя-то почему выгнала?
- А я сказал, что нечего читать нам рассказы про чужую нужду, когда у нас и своей достаточно! - Я гордо взглянул на Нателу. - Разве я не прав?
- Не прав, конечно! Наоборот, после этого рассказа у меня как-то легче стало на душе. Значит, были люди, которым жилось хуже нашего!
Ответ был настолько неожиданным, что я от удивления раскрыл рот...
Семь верст молча прошагали мы по снегу. Она не спрашивала, куда и зачем я иду, я не говорил - провожаю, мол, тебя. В этом не было ничего необычного ни для нас, ни для встречавших нас соседок. Про нас знало все село. Про то, что наша дружба - чистая и нежная - начало большой жизни, и больше ничего. Настал было однажды час, когда зловещая тень чуть не затмила свет двух пылающих сердец. Но тогда сам господь встал в нашу защиту.
Была осень - теплая, солнечная, ядреная.
Я и Натела лежали навзничь в скошенной траве у берега Губазоули. Я читал ей стихи. И вдруг к нам пришло странное умиротворение. Сияющий солнечный венец озарял нас своим светом. Мы слышали дыхание друг друга и биение собственных сердец. И мир наш стал подобен чудесной сказке, наши веки сомкнулись, и дивный сон унес нас на своих легких крыльях...
Я раскрыл глаза и увидел над головой хмурое лицо колхозного сторожа Михако Аробелидзе.
- Что, парень, сгубил сироту? - спросил Михако, и голос у него дрогнул.
- Вы о чем, дядя Михако?
- Что здесь происходит?
- Спали мы, дядя Михако!
- И больше ничего?
- А что больше?
- Гм, так я и поверил!
- Клянусь мамой, дядя Михако!
- Поклянись своей совестью!
- Клянусь совестью!
- Значит, не будить ее?
- Не надо, дядя Михако!
Михако с минуту глядел на спящую Нателу, и лицо у него просветлело.
- Ангел да и только, сукина дочь! - сказал он тихо.
- Точно, ангел, - сказал я.
Михако погладил меня по голове, улыбнулся и ушел.
У старой мельницы Натела вдруг остановилась и к чему-то прислушалась. Потом сорвалась с места и помчалась к деревне. Я еле поспевал за ней.
У развалин церкви царицы Тамар она вновь остановилась.
- Кукури... - прошептала она и словно подкошенная упала на землю.
Из деревни доносились душераздирающие вопли и причитания... Натела не плакала, не кричала. Она сидела с окаменевшим лицом и не двигалась. Я побежал в деревню, привел соседей. Не сумев расшевелить девочку, они подхватили ее на руки и понесли домой. Мать Нателы - с окровавленным, ободранным лицом - тупо взглянула на полуживую дочь.
