— Х-холодно, — сказала она, обхватив себя за плечи и придвигаясь к догорающему костру. — Я не знаю, как сюда прямо ехать, а как криво, я же первый раз… ну то есть сюда, а когда отсюда везли в детстве — я ж разве помню? Приехали мы в какой-то дом, вроде того, где ты появился, отвели меня наверх, велели подождать, потом опять отвели в машину, и мы поехали прямо сюда. По дороге через пост какой-то проезжали, дядя Валера выходил, с какими-то солдатами разговаривал…
Лесник потеребил бороду. Широкий лоб его прорезала глубокая морщина.
— И потом — никто новый не приходил, не говорил с тобой?
— Не-а, — девушка качнула встрепанной головой. — Никого не было. Привели, и я ждала. Потом со мной еще солдаты эти сидели, которые с дядей Валерой приехали, и еще один, который нас там ждал, ну, в этом, как его…
— В баре?
— Наверное, да. — Настька стала растирать себе плечи. — Что-то мне холодно. Я не помню ничего больше, я все рассказала. Так мы тут ночевать будем? — спросила она. — Может, лучше пойдем дальше? Вдруг этот нас догонит и убьет ночью?
Лесник покачал головой.
— Ему кровотечение надо остановить и сил опять набраться. Я ему перебил артерию, крови он много потерял. Если не перетянет вовремя — может и истечь совсем, значит, повезло нам.
Настька широко раскрытыми глазами посмотрела на его спокойное лицо.
— Повезло… То есть он умрет?
Сталкер пожал плечами. В Зоне смерть была привычным делом, и он не видел, из чего тут делать трагедию.
— Все там будем, — буркнул он.
Поежившись, Настька огляделась. Костер ярко озарял бревна, Лесника, рюкзаки и двустволку у ног сталкера, но вокруг островка света смыкались холодные тени.
— Дядя Василь, я бы не хотела тут оставаться, — сказала она.
— Ложись давай. Завтра я решу, что делать.
Она молча разулась и полезла в спальник. Душераздирающе долго зевала, едва не вывихнув челюсть, посопела, крутясь в мешке, наконец затихла. Лесник подождал, когда девушка успокоится, прислушался к ровному дыханию, осторожно взял двустволку, подойдя к воротам, выглянул. Было уже совсем темно. Он постоял немного, вернулся, сел и уставился в костер. Нахмурился. И так, тяжело задумавшись, просидел почти до рассвета.
* * *
Тело задеревенело, ломило спину, ныла рана. Открыв глаза, Рамир зло ругнулся. Сколько он провалялся в отключке? Уже день! Хмурый такой день, когда с самого утра кажется, что вечер. Низкое небо было мутным и тяжелым, вместо дневного света — сумерки. Самая поганая погодка, к тому же тучи выглядят так, будто вот-вот пойдет дождь.
