- Простите бога ради! Я тут столько болтал!.. Наговорил черт знает что... простите великодушно! - сконфузился директор.
- Ничего, ничего, все в порядке!
- До свиданья!
- До свиданья!
...Я умирал каждый день. Так длилось два года.
На третий год в один из дней я пришел на кладбище ранним утром. Было шесть часов. Стояла удивительная тишина и прохлада. Умиротворяюще шелестела листва, разноголосо пели птицы. Мраморные бюсты, точно испуганные беглецы, выглядывали из-за ветвей.
Долго сидел я на могиле. Постепенно до слуха моего откуда-то издали донесся стук молотка, перемежавшийся со стуком резца скульптора. Я поднялся и, словно по невидимой веревочке, пошел на эти звуки. И вдруг глазам моим открылось нечто такое, что невозможно передать никакими словами.
- Здравствуй, Вано, - сказал я, опомнившись от первого впечатления.
- Кто ты?
- Не узнаешь?
Он пригляделся. Узнал.
- А ведь про тебя мне говорили - помирает, мол.
- Да вот не помер, видишь...
Он положил молоток и резец на постамент, отряхнул с себя каменную пыль и сел на скамью.
С постамента на меня глядел поясной портрет юноши в камне. Однако то был не портрет. И не памятник, не барельеф, не горельеф. Я не знаю, что было это. Это было все и ничего в одно и то же время. Изображение человека, высеченное на базальтовой плите вне всякой перспективы, вне пропорций и объемов. Это было нечто, находившееся за гранью искусства, глядевшее из глубины тысячелетий, первобытное творение первобытного человека, имени которому нет. Вернее всего, это был идол, изумленный непознаваемой тайной природы, божество, кумир, но - чему, кому?..
- Что ты здесь делаешь, Вано? - спросил я и сел рядом.
Он, не отвечая, вынул из нагрудного кармана "Приму", протянул мне, закурил сам, затянулся глубоко-глубоко и продолжал молчать.
- Не видишь, что я делаю? - сказал он наконец.
- Что это, Вано?
Он опять погрузился в молчание. Докурил сигарету.
- Это мой сын, - глухо проговорил он много времени спустя. У меня мороз побежал по спине.
- Что ты говоришь?!
- В прошлом году... в это время... Он забрался на башню Ксанской крепости, на самую верхотуру... выпивши был... и сорвался оттуда... Ребята рассказывали, кто с ним был, - он летел, раскинув руки, как орел... Эх-хе-хей!.. - кричал, оказывается... Горе отцу твоему, сыночек! - Вано искоса, снизу вверх поглядел на идола.
- Но это что, Вано? - спросил я через некоторое время, и опять дрожь пробежала у меня по телу.
