– Вы уверены в том, что он наш брат-европеец? – давили на нее журналисты. – Вы хорошо подумайте.
– Что я, полинезийцев не знаю? – отвечала им из постели Брунгильда.
– Нет, Гансик приличный состоятельный человек, выпускник чуть ли не
Гейдельберга, домовладелец и граф. Если, конечно, не врет.
В общем, собой Брунгильда осталась довольна. Она придерживалась того мнения, что лучше поиметь и потом жалеть, чем жалеть, что не поимела. Это был у Брунгильды основополагающий принцип интимной и вообще жизни, жизни в любых ее проявлениях. Кроме всего прочего, это была, видимо, судьба. Да, все-таки судьба. Почему-то ведь она встретила Гансика этого на похоронах. Могла бы не встретить. Он мог туда не явиться, живя на противоположной городской окраине. И знакомы они с усопшим не были. От скуки Гансик прогуливался, дыша, и не заметил, как вышел за черту родного города и пошел мимо пастбищ, полей и огородов. Вышел, а там женщины с человеком навзрыд прощаются. Ну он и поприсутствовал из вежливости и философского состояния души, принял, так сказать, пассивное участие. Стоял себе, думал по-латыни о вечном, пока не ворвалась в его мысли и поле зрения Брунгильда. Она взошла на возвышение у разверстой могилы, вся в черном, и произнесла последнее слово напутствия. От имени компании и от себя самой. Прочувствованно произнесла, с выражением скорби, хотя и с элементами юмора. А когда на Брунгильду упал откуда-то луч света и ее черная блузка стала просвечивать насквозь, Гансик прямо замычал от этого зрелища и восторга.
Вообще-то в обязанности Брунгильды как топ-менеджера компании
“Нeimkehr” не входило произнесение последних слов, и прочая ритуальная рутина не входила. Но данный покойник был ей все-таки близок и умер, если не у нее на руках, так, уж во всяком случае, у нее на глазах. И, может быть, она чувствовала ответственность за его смерть или невольную свою в ней вину.
А близок Брунгильде усопший был не духовно, упаси Господь, он физически был ей близок. Как мужчина от сохи и в самом соку. В расцвете мужских сил то есть. Ну любит Брунгильда мужские силы. И может ради них иногда духовным несовершенством индивида пренебречь.
Водится за Брунгильдой такой грешок, женщине с темпераментом простительный.
Да, и вот когда она в Розенбург прибыла свободный рынок ритуальных услуг осваивать, антисемита ей в качестве достопримечательности местной продемонстрировали. Сказали:
– Вот здесь, фактически на границе города и деревни, живет у нас в собственном доме одинокий антисемит с сестрой. А второй свой дом сдают они в аренду. Под общежитие для еврейских эмигрантов и беженцев.
