После нас, после мира. Спит, водит этими маленькими воспаленными зрачками в щелочках дыма, что он видит?
Сруб. Времен неведомых, нечеловечьих. В дохе сидит, вжав голову в плечи. В доху запахнут, горящую, тлеющую угольками. Обходим его. Это лампадки затеплены в пазах меж бревен. Через каждую пядь – жестяной желобок, фитиль, масло. Кто? Когда? Чтобы все их зажечь – жизнь мала. Дерево, стол, за поворотом. Сидит в отсветах за столом, перед ним книга, амбарная. – Год? – спрашивает, поднимая голову. Древесное лицо, блики. Пишет. – Звезды? – Пожимаем плечами. Листает книгу к последним страницам. Чертит, пишет. – Можно войти? – показываем на вход в храм. – Да-да, – говорит. – Через двадцать минут возвращайтесь. Сюда.
Горящий полог. Пещерный мрак. Камни, своды, кренящиеся колонны, разбредаются по углам. Впереди алтарь, дверь в скале: тяжелое слепящее золото, стиснутое камнями. Справа – ниша: очаг, котлы, чаны. Дрова горкой. Слева – такая же, симметричная: барабаны, бубны, дудки, вперемеж. И рядом – деревянные фигуры, крашеные, как с детских каруселей, друг на друге, вповалку: солдат с оторванным ружьем; пол-лошади, ржущей; кобра в стойке с расщепленной головой;
Шива без головы, многорукий, на спине лежит, как жук, тело розовое, облущенное, псориазное. Никого в храме. Угли в костре тлеют. Стены пещерные. Будто обшит бревнами, одет в них, для формы. Лазы вверху, ступени к ним каменные, сглаженные, масляные. Прокопченные своды.
Скамья. Сели. Тишь. Как в замедленной съемке ведро в колодец, бесшумно летим, разматываясь. Это не храм. А что? Кто, поправляешь шепотом. Вышли.
Пишет, переворачивает страницу. Протягивает два листка, свернутые и завязанные тесемкой, – тебе и мне. И два жестяных блюдца: цветы, сласти, свечка. – Через двадцать минут, – говорит, показывая в сторону храма. Зашли за угол, сели под горящей стеной, развернули, читаем: “The date of birth details are stated by Lord Shiva according to the Tamil Calendar, Tamil Year Vilambi, Tamil Month
Margazhhi, Tamil Date 25 (09-01-1959), Day Friday, Star Uthiradam,
Rasi Sagittarius, Lagna Leo…”2.
Вошли. Никого. У алтаря – чаша с огнем, ее не было. И три подстилки дерюжные вокруг нее. Сели. Ждем. Ни шороха. – Здесь что, – зажег спичку, затепливаю наши пуджи в блюдцах, – самообслуживание? – Нет,
– шепчешь, – вот он сидит, с нами, – складываешь ладони, киваешь этой третьей дерюге напротив нас: – Намаскар! – Теперь, – говорю, – нужно сжечь натальные карты. В чаше. И увидеть в огне: тебя, в алмазном дожде, праведницу, семидесяти восьми лет, святую, в родном доме, здесь, чуть северней, и олени с влажно-карими глазами входят к тебе, трутся о притолоку, и деревья-паломники теснятся к дому, и люди глядят в окна… – И тебя, – подхватываешь шепотом, – восьмидесяти девяти, исцеляющим народы возложением рук. Ом, – склоняешься. – Ом, – отвечаю. Глядим в чашу. И оба вздрагиваем, отшатываясь. Барабан. И горны, дудки. Вдруг. Там – за стенами. Будто идут по кругу. Громче, тише. Будто обходят его, музыкой обметывают этот храм горящий. Или – что? Законопатили вход, жгут нас? Пуджа? С музыкой. Жертва принесена. Слово и жертва, помнишь? Так был Индра рожден – сочетанием Слова и Жертвы. Самое время, в огне. Обнял.
