– Но ты же работаешь? – набросился на него Толик. – Сколько тебе в школе платят? Давай я тебе платить буду, а ты мне вечерами про всякую жизнь рассказывай. Я же знаю, ты и сидел… настоящий человек.
Кузьма Иванович, выпучив глаза, оглушительно захохотал.
– Да не сидел я… во народ! Уезжал от Валентина в Иркутск, да не прижился.
Братья Калиткины с удвоенным интересом смотрели на учителя. Зачем врет? Они-то доподлинно знают.
– Сидел ты там, сидел… – уже оттаивал, слегка пьянея, Толик. -
Ладно. А то смотри. Буду платить в два раза больше.
Кузьма Иванович замолчал. Как бы обиделся. Но, кажется, был польщен.
– А если его известность покоя не дает? – Толик кивнул в сторону парной. – Его тоже ненадолго хватит… присмотрись: желтый, как стольник.
– Он всю жизнь такой. Но работать умеет.
Замолчали надолго: жевали виноград.
– Анекдот знаешь? – спросил младший Калиткин у старшего (у того шишка жировика на лбу под волосами). – Маленький крокодил спрашивает у мамы-крокодилихи: “А где наш папа работает?” – “А наш папа в посольстве служит „дипломатом””. Ну, в смысле кейсом.
– Понял, – зевнул старший Калиткин. – Это я тебе рассказал вчера.
– А вот такой анекдот слышали? – спросил вдруг человек с юга. -
Летит пуля. Навстречу другая. Одна кричит: “Уступи дорогу”. – “Нет, ты уступи дорогу”. Стукнулись лоб в лоб и попали в лоб тому, кто совсем был в стороне.
– Не понял! – насторожился младший Калиткин. И словно фуражку надел, бровями подвигал. – Кто-то кому-то угрожает?
– Кстати, я русский, у Игоря можете спросить, – сказал смуглый человек. – Михаил Михайлович Чалоев. Почти Чапаев. А рассказал к тому, что часто судьба несправедлива. И надо договариваться.
Это предложение можно было воспринимать как в смысле философском, так и в самом простом, житейском. Калиткины значительно промолчали,
Толик словно и не расслышал слов незнакомца, а Кузьма Иванович, подумав, кивнул. Каждый, наверное, по-своему понимает общие фразы.
– Что-то они там долго? – буркнул Толик.
– Да пускай, – зевнул старший Калиткин. – После вас мы по новой пойдем.
Наверху, под близким потолком с натеками смолы по щелям, было знойно, паляще, как во времена детства средь соснового бора летом. У
Валентина Петровича вдруг зашумело и звоном растеклось в голове.
Ого, так можно и отключиться.
Решил сойти. Медленно, чтобы не обжигать кожу лишним движением в пламенном воздухе, подвинулся к краю, и, когда уже спускал ноги с одной ступени на другую, в глаза словно туман хлынул, под носом стало мокро – тронул пальцем, глянул: кровь. Растерянно сполз задом на пол и сел, запрокинув голову.
