Маргарите”, оказывается, был абзац, посвященный Сталину,- а от него, Кузи, долгие годы это скрывали, вернее, пытались скрыть, но он нашел и сказал. Сам Булгаков перед ним трепещет – а куда уж нам!
На жену оглянулся – она, конечно, этот ход не одобрит, не любит
Кузю, но что поделаешь, если для спасения все время приходится делать запретные ходы, когда хорошее иначе как через плохое не сделать!
Пойду – опять на цыпочках, воровато… Такая жизнь!
Кузя, естественно, меня надменно встретил, хотя и с дружеской снисходительностью.
– О господи! – трубку раскурил. – Ты бы хоть раз зашел ко мне просто так, без корысти!
Без корысти некогда!
– Тебе этого мало? – Кузя кивнул на шоссе, по которому умчалась
Втахова.
Да, мало! Уже другое на уме!
– Не можешь к Бурштейну заскочить? Нонну в больницу надо! – сказал я.
– О дружбе ты вспоминаешь, только когда припрет! – сказал он.
Я оглянулся… из дома ни звука. Похоже, полемика с ним надолго затянется.
– Неужели не стыдно тебе… так позорно суетиться… буквально премию свою зубами выдирать?! – по-дружески проникновенно произнес он.
– Ну ладно! – закричал я. – Бог с ней, с премией. Кому отдать ее надо? Ваньке? Я согласен! Где это записать?
Вдруг Кузя побледнел. Я испуганно оглянулся. Держась за дверную занавеску, стояла моя жена – белее занавески.
– …Нет, – проговорила она. – Не соглашайся с ним! Он на болезни моей играет! Не соглашайся! Уж лучше я умру!
И вдруг она исчезла, словно растворилась!
Спасибо тебе, Кузя! Я кинулся домой.
Она сидела на полу, прислонившись к дивану, щеки, губы и закрытые глаза словно провалились. Я усадил ее на диван. Голова ее упала.
Так. Обращаться к Кузе бесполезно – это все равно что ехать в
Москву через Владивосток… Наконец-то ты это понял! Все чужими руками делать норовишь!
Надо бежать к Сашке Бурштейну… хоть он мне давно уже не друг – жизнь рассосала… и вовсе не боится он меня… как все боятся неумолимого Кузи… Но вдруг получится? Ведь не враги же мы, как теперь с… этим? Сашка – хороший врач!
Песчаные улицы хороши на вид, но неудобны для бега, особенно в гору… в конце улицы Ломаной, на углу улицы Ломоносова (сколько раз каламбурили!), проступает сквозь сосны дворец Бурштейнов,
“Храм Спаса на грудях”, как шутит (шутила) поселковая интеллигенция… Покойный батя Сашки, академик Бурштейн, известнейший хирург женских грудей… а Сашка – простой больничный врач… но это-то и нужно сейчас!
Да, вблизи дворец выглядел уже бледно, а сам Сашка, скрестив ноги, сидел против работающей выхлопной трубы старенькой
