Нонна стукнула тарелкой перед отцом – явно уже не дружественно.
Повторяется! К обеду силы ее абсолютно кончаются – побеждает Зеленый змий. Глаза ее подозрительно блестят – хотя что тут подозрительного?
Все ясно, наоборот! Дверки “заветного шкафчика” приоткрыты. Все-таки умудрилась забраться туда? Но я же собственноручно все вылил!
Значит, не все?.. А, пропади оно пропадом! Есть же у жизни конец?
Вот он и глянул. И спокойно это прими по возможности – это, говорят, гораздо хуже бывает. А тут – тихо-мирно, все свои!.. Вот то-то и обидно, что от своих гибель пришла! Но, наверное, чаще так и бывает
– посторонних хлопотно привлекать. Все верно.
Неприятная, надо сказать, у отца привычка: сгибаться, сморщившись, над тарелкой и глядеть на содержимое так, словно какашку тут ему подали, а не еду! Не понимает, что Нонна на срыве, не обязательно тут претензии предъявлять! Хозяйство так все равно не поднимешь, а ее можно в больничку загнать… Хотя этого вроде все равно не избежать.
Поковырялся отец – и брезгливо, величественно тарелку отодвинул: царственный жест!
Солнце сделало круг и кухню озаряло сейчас отраженным светом от окон напротив.
– Не будешь? – Нонна произнесла.
– Не-а! – как-то даже легкомысленно ответил отец.
Нонна смотрела на него налитыми своими глазами, потом взяла тарелку, повернулась с ней к мусорному ведру: недружественный жест!
– Постой! – вскричал я. – Зачем же выбрасывать?
– Ты, что ли, доешь? – проговорила она презрительно.
Да. Я доем! Доем, выблюю – и снова доем! Она злобно сгребла зеленые шарики с отцовой тарелки на мою. У меня и своих хватало. Да-а. Я повел носом, стараясь незаметно… Да-а. Пахнет так, как порой в комнате отца перед проветриванием. Не та ли это долма (фарш в виноградных листьях), что я перед Парижем купил? Долма допарижская!
Может, она в холодильнике держала ее? Да нет. Судя по запаху – вне!
Холодильник ей нужен для более важных дел! Помню, она перед отъездом как раз потчевала меня этим – кстати, еще враждебнее, чем сейчас.
Сберегла, стало быть, и враждебность, и долму. Лишь долму слегка подгноила – и вот теперь подает.
“Ты, Нонна, гений гниений!” – весело говорил ей, пока было еще веселье. Но сейчас комплимент этот удержал при себе: нечего баловать ее – и так разбаловалась!
Молча стал есть. Из пищевода пошла встречная волна – но я властно ее подавил, пропихнув две долмы, потом еще и еще! Есть источник раздражения – уничтожим его! Оставим чистый стол – и никаких раздражений! Улыбка легкой отрыжкой перекривилась, но взял себя в руки, улыбкою ослепил.
