Рассказы | страница 7
Она потащила меня в роскошный интуристовский кабак. “Откуда у простой уборщицы такой пресс денег?” – прочитала у меня на физиономии и давай всяким шикарным бухлом накачивать, чтоб не задумывался. “Ну что, вон та француженка понравилась? – зашипела
Софи, сатанея, глазищами.- Ну подойди познакомься, я разрешаю”.
Резко подскочила со стула прямо к француженке и что-то шепнула ей на ухо, ту как мистралем сдуло.
Когда вышли из кабака, на Соньку двинулась темная машина с вытаращенными фарами, авто поддало ей под передок, Софья нервно рассмеялась. “Ну и шуточки у твоих друзей”,- сказал я. Она выскочила на середину дороги и тормознула милицейский “козлик”. Стала жаловаться, называть номер машины, менты посмеивались, она на них орала, я мялся рядом и с испугу никак не хотел идти в свидетели. За это было стыдно, но еще больше не хотелось связываться.
“На тебя напали Машин муж со своими другальками, можешь не бояться, им уже объяснили, что они не правы”,- сказала она с нежной злостью в голосе и ушла. Я думал – навсегда. Но не тут-то было.
Она нашла меня в самый критический момент. Бабушка запретила всякий секс в нашей квартире. А тут случилась у меня очередная бессмертная любовь, любовь оказалась с претензиями на комфорт в таких делах. “Я слышала, тебе нужна квартира? Пошли, я тебя отведу, расскажу, покажу и дам попробовать”.- Сонька усмехнулась, я знал уже, что она может засмеяться, и держал кулак наготове, в таких случаях ей надо сразу по мозгам, иначе – дикая истерика. Она вела меня, бледная, на мою новую секс-хату, которую сама же и собиралась оплачивать, а я вполне цинично прикидывал: “От нее не убудет, всему городу способствует и споспешествует, достает, продает, устраивает, передачи в тюрьмы и больницы таскает, трусы грязные своим любовникам настирывает. Все про тебя знаю, доказывай, сука, свою любовь. Чем я лучше других?”
Она нервничала. “Хоть бы в кино меня пригласил”. “Приглашу”.
“Поцелуй меня, пожалуйста”,- жалобно, потерянно. Я никогда ее не целовал. Она полезла ко мне распущенными губами-мокрицами. Стало безмерно противно. Я ее оттолкнул. Она приняла это как должное.
Достала из сумочки пузырек сногсшибательно дорогих, но женских-женских духов: “Это тебе на долгую добрую память”. Взгляд при этом невинно чист.
После этого в “Золотом шаре” мы уже сидели в разных углах. Она с наплевательски-разухабистым видом изо всех сил “снималась”. Клюнул кент по СИЗО Федюха, вот уж действительно настоящий плейбой и бонвиван, он увез ее в сизую даль. Утром она мне позвонила: “Этот скотина, твой дружок, меня вчера избил, платье разорвал, изнасиловал, уголовник проклятый, я ему этого не прощу никогда, мое лучшее платье, сволочь, синяк во всю ногу, иду и пишу заявление в милицию, пусть его засадят, гада, мое лучшее платье, оно восемнадцать тысяч стоит, когда еще куплю, если он думает, что можно измываться над честными женщинами…” – Преувеличенно визгливые, капризные интонации и никакого хохота.