"подающий надежды ученый", живу в окружении известных ученых не случайно , другого и быть не может, то есть будто я есть типичный представитель – и вообще, с малолетства, стопроцентный продукт – этой среды. По мнению всех, кто обо мне ничего не знает – а обо мне как раз никто и не знает ничего, – я родилась в одной когорте с этими благополучными, опечаленными разве что свинкой или ангиной детьми; наши родители, конечно же, "дружили домами": наносили друг другу визиты – или заскакивали попросту, по-соседски – делились дефицитом и новостями; устраивали, знакомили, замолвляли словцо; снимали в совместно насиженном местечке дачи; передавали друг другу кулинарные рецепты, нянь, репетиторов, портних, парикмахерш, мозольных операторов, гинекологов; писали друг другу рекомендации, куда можно – а большей частью, разумеется, куда нельзя, – а мы, дети, играли в одной песочнице (Летнего сада) или
"за диваном" (как сказал поэт); затем забавные казусы пубертации плавно, без помех, переходили в юношеские благонравные ухаживания, а там уже шелестит гербовыми бумагами процесс законного бракозаключения, удостоенный двойного (с обеих сторон) профессорского благословения, затем, конечно, аспирантура, докторантура, доцентура – профессура, номенклатура, конъюнктура – короче, вся эта карикатура на жизнь. То есть я, по представлениям людей, зашоренных собственной вялостью, – людей, словно навсегда присыпанных пылью, а оттого неизбежно благоглупых, – просто не могла вырасти иначе, кроме как с "детьми из хороших семей". ("Хороших" – то есть ловко лавировавших в лакунах людоедской эпохи). Следовательно, не подлежащая ничьему сомнению лжекартинка моего старта, то есть триптих "детство-отрочество-юность", такова: школа с английским уклоном (дедушка-большевик), музыкальная школа, бассейн (прыткая мама), фигурное катание (папа-еврей, духи-конфеты), высокие сосны на неизменной даче под Тарту, соответствующие кружки при центральном Дворце пионеров (тетины связи), заблаговременно исправленный пятый пункт в паспорте (умная бабушка) – и триумфальное поступление в университет.
А что еще можно подумать о человеке, недалече от дома которого разлеглись, на зависть "гостям нашего города", эррогантные сфинксы, в подъезде дома – выставили плейбойские свои груди с малолетства растленные кариатиды, лепнина потолков в просторной квартире словно намекает на деда-палеонтолога, члена-корреспондента Академии наук, стрельчатые окна выходят на Неву, а живые цветы будто свежесрезаны смазливой и бойкой французской горничной (которая, конечно, крутит шашни с садовником).
