Ты мне очень нравишься, но разве я люблю тебя? Разве я готов навсегда остаться в твоем убогом жилище или забрать тебя в свои небогатые, но все же не такие холодные апартаменты? Мне просто любопытно, что я сейчас почувствую, войдя в твое тело, какие воспоминания будут у меня завтра, вдали от тебя.
Так, заработал во мне орган по имени совесть. Но что толку? Одеться?
Напялить на Викины точеные конусы маленький синий бюстгальтер, а готовую к встрече бездну облачить в трусики? Ведь на мне мои белые еще имеются, и пока не представал я… Нет, представал… В бане-то видела она меня во всей, с позволения сказать, красе… Запоздалой нравственностью своей только оскорблю женщину, у которой так мало хорошего в жизни, что за радость сойдет и мое скромное мужество.
А, пропадаем!
Какое покорное тело, однако. И какой у него горьковато-шоколадный вкус… Прежде судьба сводила меня с женщинами солнечными, яблочными, утренними. С ними весело, но каждый раз их приходится завоевывать как бы заново. А эта, ночная и печальная, – вся твоя. Пожалуй, впервые в жизни себя почувствовал этаким царем, царьком во всяком случае.
А она на меня так по-детски смотрит, беззащитно. Не позволяет себе вольностей, смиренно ждет, когда я первый к ней прикоснусь. Руку мою к щеке прижимает и взглядом говорит, что отдает себя в полное мое распоряжение. На все согласна. Даже страшно за нее становится.
Замечаю на лбу у основания волос маленький крестик беленький. Откуда он?
– В детстве с горки каталась и лоб расшибла. Зашивали мне его.
Бедненькая! Снова хочется ее гладить, утешать…
Вот опять я привязываюсь, с самого начала. Прямо как коккер-спаниель ушастенький, который живет-живет у любимого хозяина, а между тем всякий, кто его на улице приласкает, запросто увести может. Вика тоже оделась и тянется меня провожать. Разрешаю ей сделать со мной несколько шагов до Боровой и отправляю назад. Жду, пока она вернется и включит свет в комнате, где мое второе “я”, жадное и самодовольное, так и разлеглось на зеленой простыне.
Свернув направо, прохожу мимо заброшенного краснокирпичного собора.
Архитектурный бомж какой-то! Весь избитый, исцарапанный, ободранный.
Может, он большой исторической ценности собой не представляет, но разве можно так обращаться с творением рук божьих и человеческих!
Кто над ним так надругался?
И все-таки не убит он! Над дверью дешевенькая табличка “Дом
Евангелия” – стало быть, обитаем, не всегда на замке. Под башней у него, как бы на шее, имеется простейший крестик из двух деревяшек. А на плече, на уступе каменном, маленький зеленый клен листву пустил.
