А Вике, повторю, впору была бы роль Валерии. Как хорошо бы она смотрелась в финальной сцене, когда роковая Валерия сначала прижимает голову героя к груди, а потом – резко отталкивает! Тот, отвергнутый, отброшенный, вертится волчком и бежит навстречу идущему поезду. И надо же – они так здорово этот поезд изобразили: десять пар, прицепившись друг к другу руками, таким извивом по сцене проносятся, и герой в первую пару врезается. По поводу самого рассказа у меня сохранялось недоумение: зачем Бунин обрек героя на самоубийство? А тут понятно: сама жизнь – это безумный поезд, и если настроение человека вступит с ним в резонанс – все, крышка!
Вот наконец и “Руся”. Здесь Вика в главной роли и в желтом сарафане, да еще с большой черной косой, как писатель изобразил. Косу постановщик обыграл надлежащим образом, сделав бутафорский парик как бы действующим лицом. Суровая мать то и дело связывает Русю этой косой, как цепью, а герой-любовник освобождает от оков. Наступает сцена катания на лодке. Появляется главный герой с веслом в руке.
Где же лодка? А лодкой оказывается сама Вика. Два крепких юноши берут ее за руки и за ноги и ритмично так раскачивают. Да, акробатика в действии…
“Доплыли” они, значит, до того берега. Луч прожектора высвечивает
Вику, она сбрасывает сарафан, оставаясь в лифчике и трусиках телесного цвета. А по всему телу приклеено штук шесть-семь
“родинок”, упомянутых писателем, но, конечно, театрально преувеличенных – до черных кружков диаметром два-три сантиметра. И эти темные точки создают иллюзию полной обнаженности.
Герой к Русе-Вике практически не прикасается – это позволяет моей ревности дремать не пробуждаясь. Интимная близость изображается исключительно условными средствами. Парень блещет атлетизмом, совершая разные антраша, и Вика демонстрирует свою гибкость всеми возможными способами: и мостик делает, и шпагат, и танец живота.
Сдается, что ее движения сильно пронимают зал, который в молчании ловит свой кайф, не нарушая его аплодисментами.
Дело близится к развязке. По сцене проносится сумасшедшая мать Руси.
Ее играет высокая красавица, которая, конечно, помоложе исполнительницы “дочкиной” роли. Но это ощущаю только я один, поскольку Вика мне свои анкетные данные бесхитростно доложила, а публика, полагаю, воспринимает обеих актрис как двадцатипятилетних.
Нехорошая мамаша стреляет из того самого пистолета, которым в первом акте укокошили писательницу Генрих, потом бьет этим пугачом героя по голове, и они начинают красиво драться: оба высокие, сильные – вот где возникает сексуальность, Буниным отнюдь не предусмотренная.
