Укол второй – товстоноговский “Ревизор”. Басилашвили, совсем не хлестаковской комплекции, такой высокий, солидный и уверенный, уезжая, с пронзительной сердечностью говорит: “Мне нигде не было такого хорошего приема”… И прямо слезы наворачиваются, и начинаешь жалеть, что все обернулось обманом. Ведь все же кругом такие хорошие люди…
Ну, и третий. Это “Холстомер”. Не видела? Хотя бы по телику? Когда там Лебедев начинал вокруг Ковель кругами ходить – это такая, тебе доложу, была эротика, почище любого стриптиза. Я тогда впервые позволил себе подумать, что желание в чистом виде не зазорная вещь.
Все мы немножко лошади, жеребцы и кобылы, и если это в себе только сдерживать… Ладно, за других не отвечаю, а про себя скажу: продержал бы себя и дальше в узде – никому от этого лучше не стало бы.
Но в прошлом все это. Не шагнуть мне уже на Лештуков мост, не перепрыгнуть Фонтанку – душа больше не тянется в темный зал. Театр ли стал в наше время менее впечатляющим – или же у каждого человека есть недолгий театральный, зрительский возраст, который в определенный момент заканчивается? Стройненькое зеленое здание троекратно смотрит на меня с укором: сначала тремя дверями со стеклянными полукружьями над ними, потом тремя большими полуциркульными окнами второго этажа, и наконец, тремя глазками-окошечками такой же формы сверху… Да отстань же ты от меня, юность моя!..
Ну вот, уже и до Белосельских-Белозерских дошагал. У Клодтовых коней как-то забуксовал – словно не их, а меня здесь обуздали. Ни прямо, ни налево не идется. А, свернем на этот раз направо, где бурно развивается капитализм. Роскошные отели с властно выступающими на тротуар навесами и с букетами зарубежных флагов на фасадах.
Иностранные магазины-бутики. Новые, неизвестные кафе и рестораны.
Доза “Юбилейной” из меня уже на девяносто процентов выветрилась, но полного отрезвления, чувствую, допускать нельзя: тоска тогда уже не отвяжется. Еще сто граммов утешения просто необходимы.
Cкромное с виду заведение подмигивает мне желтыми буковками “BAR”.
Вот где забудусь и, может быть, кого-нибудь из знакомых встречу в этот вечерний час. Предчувствие такое имеется. Спускаюсь в гостеприимный подвальчик, а он даже не баром – полноценным рестораном оказывается, знатного испанского происхождения. “Бэса мэ, бэса мэ, мучо” – негромко и ненавязчиво ласкают слух три симпатичных гитариста. Один примерно моего возраста и, как я, усатый. Другой, седой бородач, постарше будет, может быть, даже в отцы мне годится.
