Почему-то сама мысль о гигантском нашествии детей пугала мальчика. Он жалел их, жалел Америку. Она становилась прорвой, из которой лезут и лезут дети – куда, зачем? Или эти женщины знают, как сделать детей счастливыми?
Все было наивно, и за эту наивность боролись как за единственную правду. Но все было и слишком просто, чтобы оказаться правдой.
Мир следовало, по их мнению, лишить противоречий, примирить непримиримое, вернее, навязать всем свой опыт наивности, и тогда только останется, что следить за детьми и полным озеленением.
Может быть, он и любит Абигель потому, что она не может родить?
Но Абигель тоже была Америкой, обида за судьбу отца сначала мучила ее, но, заработав много денег, она уже была готова простить эту обиду.
Но иногда и она жаловалась.
– Чертовски скучно,- говорила она.- Почему мы здесь сидим? Уже сейчас на мои деньги я могу купить остров. Хочешь, я куплю для тебя остров?
Но ему ничего не хотелось при мысли, что это станет островом для троих.
Он стал особенно бояться ее потерять, теперь он нуждался в зависимости, как больной, он привык к зависимости, чья-то жизнь должна была стать залогом его пребывания в мире, иначе он не понимал – что делает здесь? Зачем вообще это все?
В какой-то момент Абигель забеспокоилась сама: не заигралась ли, ведь он был живым, но, догадываясь о ее волнениях, он вел себя так, что она успокаивалась. Это не стоило ему больших усилий. А потом наступили месяцы очень большой ее занятости, начались поблажки, она перестала контролировать мальчика, он мог свободно разобраться в мире.
Теперь, получив автомобильные права, он с удовольствием разъезжал по Бостону, а затем и по ближайшим штатам -
Пенсильвания, Нью-Йорк.
Ему нравилось жить как бы самостоятельно, но все же действуя в каких-то не им намеченных направлениях. Все-таки в душе он был законник. Мадам Дора всегда мечтала для него о карьере юриста.
Но чьи законы он должен был блюсти, какой страны и разве верность законам не предполагает страстности или хотя бы пристрастия? Нет уж, тогда самое надежное для него – торговля сорочками в отделе верхней одежды, а помочь застегнуть верхнюю пуговичку на чужой шее – единственное занятие.
Он полюбил объезжать Филадельфию под легким накрапывающим дождем и останавливаться на площади перед университетом, чтобы купить у негра, сидящего прямо на земле, корзиночку с клубникой. Он пожирал эту клубнику жадно, ему казалось, что его кормит мама или мадам Дора.
