Записки бывшего вэвэшника
Первый день
В строю из семи новобранцев, в сером стареньком пуховике, во главе с молчаливым капитаном я иду от станции уже километров восемь. Дорога сворачивает вниз влево. Я замечаю давно не крашенную табличку на изогнутом ржавом штыре: "Учебный центр в/ч 3262".
Из плохо освещённого пространства казармы навстречу выходят и выходят солдаты, их длинные огромные тени скачут по стенам просторного, как спортзал, помещения. Мы зажаты всем навалившимся и нашими страхами, но они настроены миролюбиво:
– Откуда, пацаны? – наперебой налетают обитатели казармы.
Эхом отдаётся в груди ответ рядом стоящего татарина: "…Йошкар-Олы-олы…"
Земляков не находится. Мы, потерявшие популярность, тупо озираемся. Затем, в бесформенных, не по размеру, шапках, слежавшихся мятых шинелях без знаков различия, одинаковые, как все только что переодетые в военную форму люди, попадаем в большой строй.
– Ста-на-вись, р-равняйсь, ир-р-ра, равнение на… средину. Товарищ капитан, ррота на вечернюю поверку построена, заместитель командира взвода сержант Аверченко…
– Вовкотруб.
– Я.
– Селиванов.
– Я.
– Кузнецов.
– Я…
Я вбегаю в морозную темень и сразу отстаю. Неумело намотанные куски плотной ткани причиняют боль ногам. Тусклый свет распахнутых настежь окон мрачно освещает одинаковые ряды двухэтажных зданий. Вчера вечером нас привели в казарму, когда было уже темно, и утром я совершенно не понимаю, где нахожусь и куда бегу. Леденящий воздух пронизывает хэбэшный камок.
Весь первый день я соскабливаю обломком стекла остатки затёртой краски с половых досок, а после ужина до поздней ночи пришиваю исколотыми пальцами кровавого цвета погоны к шинели и забываюсь крепким солдатским сном.
Это срок
Утром сержант отводит меня в медпункт. У меня воспалены гланды. Мне жарко в шинели. Я расстёгиваю крючок и получаю первую в армии затрещину.
Очень высокий санинструктор медленно записывает мою фамилию в журнал и даёт мне градусник. Внезапно он поднимает голову и в упор задаёт вопрос: "Сколько отслужил, лысый?"
