В отливах синих падали на плечи.
Пришла-а-а!…Скрестила свой звериный взгляд
С моим звериным взглядом. Засмеялась
Высоким смехом. Бросила в меня
Пучок травы и золотую горсть
Песку, потом вскочила
И, прыгая, помчалась под откос.
Рассказывал так, будто все видел собственными глазами. Совсем недавно. Было непонятно – откуда он это знает. “Я гнал ее далеко…”
– откровенничал Павлинов.
– …исцарапал
Лицо о хвои, окровавил руки
И платье изорвал. Кричал и гнал
Ее, как зверя, вновь кричал и звал,
И страстный голос был, как звуки рога.
Она же оставляла легкий след
В зыбучих дюнах и пропала в соснах,
Когда их заплела ночная синь.
Что-то было не так в этой дуэли.
– И я лежу, от бега задыхаясь,
– рассказывал дальше Павлинов.
– Один, в песке…
…в пылающих глазах
Еще бежит она – и вся хохочет:
Вот здесь – самый блеск, самая высота! – попутно комментировал он.
– Хохочут волосы, хохочут ноги,
Хохочет платье, вздутое от бега!
Лежу и думаю: “Сегодня ночь,
И завтра ночь. Я не уйду отсюда,
Пока не затравлю ее, как зверя,
И голосом, зовущим, как рога,
Не прегражу ей путь. И не скажу:
“Моя, моя!” И пусть она мне крикнет:
“Твоя, твоя!”
Последние слова произнес с придыханием, с нежным голубиным воркованием, подражая перламутровому клекоту влюбленной дивы. Откуда что бралось? Чтец-декламатор! А всего-то и хотел – остаться в памяти тончавой незнакомой женщины.
Спокойно объяснил:
– Видите, что получилось? Начал с того, что ненавидел, когда говорят
“твоя”, “моя”, а кончил тем, что захотел украсть у мира то, что дорого ему одному. – Помолчал. Продолжил в гнусной профессорской манере, которую сам ненавидел, но не мог преодолеть: – Человечество выстрадало моногамию, практически доказало, что это – лучший способ сосуществования мужчины с женщиной. Блок лишний раз подтвердил это великолепными стихами.
– Блок? – разочарованно выдохнул кто-то.
– А вы думали, Слепнин такой мудрый? – Помолчал. – Нет, братишки, это Блок, бесподобный, ни на кого не похожий.
– Блок, конечно, мудрый, ни на кого не похожий, – заговорил Артур, он все еще стоял посреди комнаты, – но Слепнин тоже ничего. На ту же тему!
Я не люблю взволнованных пожатий,
Лукавых слов, намеков и речей,
Что кто-то где-то ждет меня в кровати.
Люблю я чувствовать, что я ничей!
Своею жизнью я земле обязан,
И большего судьи мне в мире нет.
И все, с чем был и с чем я буду связан,
Принадлежит отныне только мне!
И если вдруг я сам себе наскучу,
Себя своей свободой утомлю,
Я к женщине вернусь: печальный случай
