В ее ушах звенит слуховой аппарат. Он звенит постоянно, очень высокими частотами, и чем громче звенит, тем тише мы говорим или замолкаем вовсе, потому что догадываемся: она подкручивает звук до максимума, чтобы лучше слышать нас, живых, молодых. Но нам жалко, неприятно, неохота делиться с этим существом, уже ставшим пылью, своей силой. Она ходит под закрытой дверью, ходит мягко и почти беззвучно, она ловит наши шорохи и дыхания.
– Настя, почему у вас тихо? Почему твои друзья молчат? Настя, ты же знаешь, я не выношу тишины, – говорит наконец, входя к нам. Звон ее наушников невыносим для моих перепонок.
В квартире сидеть невозможно, мы ходим гулять, но делаем это так, будто выполняем обязательство или тяжкий труд, ходим, наматывая по городу круги, пока ноги не отказывают носить. Гран и Настя разговаривают, идя рядом, глядя в асфальт. Я чувствую себя ребенком по сравнению с ними, не могу ходить в их темпе, убегаю вперед, катаюсь на качелях, бегаю за собаками, поднимаю в воздух голубей.
Лицо Насти становится болезненным, когда я оказываюсь поблизости.
Жалею ее, стараюсь держаться поодаль.
– Кто на черточку наступит, тот и Ленина погубит, – бормочу детсадовскую присказку, ступая по плиткам тротуара так, чтобы не наступить ни на один шовчик. – Кто на трещинку наступит, тот и
Гитлера полюбит, – усложняю себе задание и иду еще медленней и осторожней: любить Гитлера в нашем детском саду не полагалось.
Но, как бы медленно ни идти, все равно их догоню.
– А чем ты занимаешься в обычной жизни? Когда никуда не ездишь, – долетают до меня вопросы Насти.
– Дорога – это моя жизнь… – любимый ответ Грана.
Я останавливаюсь, оглядываюсь, придумывая, чем бы еще заняться.
– По маленькой дорожке за ножкой ставим ножку, – начинаю вышагивать по бордюру, расставив руки в стороны и подражая походкой канатоходцам.
– Ах, как ты изменился!
– Это естественно. Ты тоже стала другой.
– Нет, ты как-то совсем изменился.
– Мой поиск остался прежним.
– Ах, эти твои поиски, все это так нестерпимо абстрактно!..
Я не хочу их слушать.
– Тррр, самолет идет на посадку, разрешите посадку, чартерный рейс
Москва-Пекин!.. – с ревом проношусь мимо, маневрируя меж прохожих, и за спиной слышу:
– Ах, это невозможно, это какой-то детский сад!
Черт побери, как будто б я ее не понимаю! Да видит бог и все его добрые посланники, понимаю, но такова моя роль здесь – быть самой собой, быть Мелкой, это цель, с которой Гран тащил меня через всю страну. Вот только как сумел разглядеть он там, на рассветном бульваре, во мне, сонной, мутной Мелкой, человека, который одним своим видом будет выводить Настю из равновесия?
