И поспешила выйти.
Вон.
Чтобы остаться на кухне наедине со своими мыслями.
Значит, жив. Значит, всё хорошо. Всё нормально. Застудился, мальчик мой, малыш мой, маленький, сладкий мой апельсин.
Низ живота прострелила новая молния истомы.
Но на кухне суетился Мурад Маратович. Схватил со сковородки горячий пирожок, пытался надкусить пышущий жаром комочек текста, из которого вытекала жирная, наваристая юшка.
Возле его ног суетилась в ожидании подачки собака-вегетарианка.
Смотрела умными, полными слёз и немого достоинства глазами, ждала.
Ну, чисто машина желания.
Лидия Альбертовна улыбнулась.
Измученно.
ВАН ГОГ – II (вид сверху)
Вообще-то мог бы и позвонить, мысленно ругалась Лидия Альбертовна. И тут же спохватывалась: куда? В зал? По внутренней, что ли, связи?
Вокруг шумели любопытные школьники, над ними, точно курица над цыплятами, раскинула крылья софизмов Марина Требенкуль. А ведь по ней не скажешь, что страдает, неожиданно умиротворённо подумала
Лидия Альбертовна вдогонку фонарикам ускользающих мыслей. Сегодня
Марина снова пахла, как немецкий солдат.
Однако взгляд её снова зацепился за одно из вангоговских творений, и в голове будто бы опрокинулся чан с крутым кипятком, чёрт подери, как же всё это меня раздражает своей неприручаемостью, своей дикостью. Чёрная, ободранная кошка с колючими, ненормальными глазами.
Ожесточённая, она набралась смелости, подошла к одному из небольших холстов. Мазки кровоточили. Густая, свернувшаяся уже кровь и лимфа, бурлящие в сосудах едва нацарапанного художником сюжета, разбегались по картине в разные стороны, шуршали по старым, заплесневевшим от времени венам. Лидии Альбертовне захотелось расплакаться. Но она не сдалась. Только перешла к следующему экспонату.
Настроение скакало, мгновенно переливаясь в противоположность.
Сердце стучало, готовое вырваться наружу. Но она не отступилась.
Вот, и снова то же самое: и на этой картине реальность переживала невидимые тектонические сдвиги, разломы, её точно гнуло и корёжило.
Казалось, в ней сосредоточена боль такой силы, что голова идёт кругом, попутно вызывая самые неприятные ощущения: тошноту, рвоту, сильное опьянение, менструальные колики. Зачем же нужно столь чудовищное самоистязание?
На следующем пейзаже, к которому Лидия Альбертовна подошла совсем вплотную, она вдруг заметила оставленные художником вихри. Складки эти казались мятыми, рваными, потрёпанными недоеданием и недомоганием. Дистрофики, пробегающие на заднем фоне, между растрёпанных деревьев, показались ей сплющенными невидимым давлением: искажённые тела и лица беззвучно вопили, взывали из толщи застывшей, сковавшей их красочной массы.
