Альбертовну до квартиры, но из лифта не выходил, улыбался только, ждал, пока она войдет в квартиру, закроет дверь… Едва скинув обувь,
Лидия Альбертовна бежала к окну в комнате сына, из которого хорошо просматривалась дорога до остановки, и долго смотрела вслед степенно удаляющемуся юноше.
Она стала слушать молодежные радиостанции, интересоваться модой и политическими новостями: Данилу крайне интересовало все, что происходило вокруг, каждый день они вели разговоры о тысяче мелочей.
Лидия Альбертовна и представить даже не могла, сколь многого она не знает. Не подозревает даже.
Это не настораживало и не пугало, напротив, Лидия Альбертовна с истовой готовностью тянулась к новым, необычным подчас знаниям.
Разницы в возрасте, пока они были одни, точно и не существовало.
Данила относился к ней, как к младшей сестре, которую нужно ввести в курс взрослой жизни, наставничал, поучал, самодостаточный и самодовольный.
Когда она призналась однажды Даниле, что любит читать в метро стихи, он немедленно потребовал отчета: какие поэты, какие стихи ей особенно нравятся, долго слушал сбивчивые строки, глядя в сторону, ничего не сказал. Хотя видно было, что хотел, хотел… А на следующий день приволок несколько лохматых от постоянного употребления томиков, подарил ей, так сказать, собственные пристрастия и привязанности.
Перед сном Лидия Альбертовна пропитывалась ими, шептала, как молитву.
Не слушай, о, Изольда, этих голосов,
Не пей настойки из фиалки и любистка,
Любовь испить ты сможешь с каждых роз, с каждого лепестка…
Зачем тебе такой напиток шумный,
Дыханья смерти разве нет в любви?
И не таит ли каждый поцелуй безмолвный частицы бренности…
Теперь, когда первое нетерпение прошло, стало привычным, у них появилась своя история и стало возможным холить общие воспоминания, Лидия Альбертовна часто возвращалась к событиям этой мгновенно промелькнувшей зимы.
Главное объяснение произошло у них на катке, куда Данила сразу же после нового года пригласил Лидию Альбертовну обкатать обновку.
В горсаду она не бывала со времен школьных забав. Раньше подростки называли его "огородом", бегали сюда на каток и на танцы. Теперь горсад отремонтировали и прибрали, принарядили, и порядок этот ощущался, несмотря на несвежее исподнее сугробов и ломаные линии готических деревьев.
Сентиментально падал легкий снежок, из транслятора неслась громкокипящая музыка, уже знакомая ей по передачам радиостанций, народ в спортивных костюмах и вязаных шапочках выглядел особенно празднично и оптимистично: ни дать ни взять заблудившаяся во времени и пространстве демонстрация международной солидарности трудящихся.
