– Этот энерговод куда ведет? – властно спрашивал, отдаваясь ломящей болью в висках, неслышимый голос. И штурман послушно отвечал – тоже, разумеется, мысленно:
– В оранжерейный.
– Этот?
– В астроотсек.
– Этот?
– В камбуз…
Владимир Николаевич продолжал заниматься пультом, ничего не подозревая.
– Этот? – отдалось в мозгу.
– В штурманский.
Комок всколыхнулся и замер у толстого, покрытого мохнатой изоляцией кабеля, похожего на лиану из оранжерейного отсека.
Валентин почувствовал – сейчас произойдет ужасное. Комок пережег поначалу нить, ведущую к аварийной системе. Затем коротко и беззвучно полыхнуло пламя, почти невидимое в свете источающих дневное освещение панелей, и энерговод, ведущий в штурманский отсек, оказался перерезанным.
Комок, скользя вдоль плинтуса, не спеша направился к люку, толкнул его и вылетел в коридорный отсек.
Ольховатский, который все еще занимался приборами, ничего не заметил.
Задержавшись, Ольховатский опоздал к обеду. Оставалось одно – пасть в ноги коку. Дело усугублялось тем, что Либун дулся на него с той поры, когда Владимир столь неудачно раскритиковал стихи «одного его приятеля».
Поев, Владимир поблагодарил кока и поднялся из-за стола.
– Погоди-ка, – сказал Либун. – Я должен сказать тебе кое-что.
– Слушаю.
– Ты обратил внимание на сегодняшний обед?
Ольховатский пожал плечами.
– Обед как обед. То есть, – поправился энергетик, – твой обед великолепен, как всегда.
– А ты ненаблюдателен, старший энергетик. – Грустная улыбка тронула губы кока.
Тут только он заметил, что тарелка, из которой ел, была пластмассовая.
– Все серебро исчезло, понимаешь? – доверительно сообщил кок, понизив голос. – Все ножи, вилки. И тарелки – несколько сотен штук.
– Гм… Странно. Кто мог взять столько серебра без спроса?
– Да и зачем? – откликнулся кок. – Серебро нужно разве для экспериментов. Но весь экипаж «Каравеллы» вот уже два месяца готовится к исследованию беты Лиры, к которой мы приближаемся. Экспериментами сейчас, по-моему, никто не занимается.
– Может, кто-то вздумал пошутить? – высказал Ольховатский предположение.
– Я и сам так решил, – оживился кок, – потому только тебе и сказал.
После обеда Владимир зашел к Валентину. Тот явно был чем-то расстроен. На столе громоздилась беспорядочная груда вещей, вываленных, видимо, из стенного шкафа. Известный всему экипажу сферический футляр был раскрыт и пуст.
– Сегодня день пропаж! – воскликнул Ольховатский. – У Либуна пропало столовое серебро.
