– И вам стало любопытно? – резко оборвал ее Томчак.
По его тону Татьяна поняла, что такого рода любопытство он никоим образом не одобряет.
– Это нельзя назвать любопытством. Тут другое. Вы позволите мне войти?
Томчак молча посторонился, пропуская ее в дверь. Татьяна зашла на веранду и бросила сумку на стул.
– Вячеслав Петрович, если бы я была обыкновенной любопытной нахалкой, гоняющейся за «жареными» фактами, я пришла бы не к вам, а к Стрельникову. Но я с уважением отношусь к его горю и не смею тревожить его в такое тяжелое время. Поймите, мне как автору небезразлична история девушки, которая читала мою книгу, может быть, за несколько минут до того, как трагически погибла. Вероятно, вам это кажется нелепым…
– Присаживайтесь, – предложил хозяин, и Татьяне показалось, что он немного смягчился. – Я понимаю, что вы хотите сказать, но не понимаю, почему вы пришли с этим ко мне. Было бы более правильным поговорить с подругами Милы, а я… Я ведь знал ее совсем мало. Можно сказать, почти не знал.
– Это не так просто, как вы думаете, – заметила она с улыбкой. – Я ведь не следователь, для меня получать информацию – большая проблема. Вот в этой заметке, – Татьяна достала из сумки сложенную вчетверо газету и развернула на нужной странице, – сказано, что погибшая Людмила Широкова была невестой господина Стрельникова, в недавнем прошлом – президента Фонда поддержки и развития гуманитарного образования. Я пришла в Фонд, и там мне назвали Геннадия Федоровича Леонтьева и вас как ближайших друзей и помощников Стрельникова. А где работала девушка – здесь не сказано. Вот, собственно, поэтому я и пришла к вам.
– А почему не к Леонтьеву?
– Не знаю. – Татьяна обезоруживающе улыбнулась. – Наверное, потому, что вы сейчас живете на даче, то есть у вас есть время со мной поговорить. И потом, если бы я сначала пришла к Леонтьеву, он задал бы мне точно такой же вопрос: а почему не к Томчаку? Пятьдесят на пятьдесят.
На самом деле она умышленно выбрала именно Томчака. Обиженный и расстроенный, он мог рассказать о Стрельникове гораздо больше интересного, чем Леонтьев, который, уйдя из Фонда, преподавал одновременно в четырех или пяти коммерческих вузах, крутился как белка в колесе, мотаясь из одного конца Москвы в другой, сильно уставал и вряд ли нашел бы время и желание вести с незнакомой писательницей неспешные беседы.
– Ну хорошо. Так о чем вы хотели меня спросить?
– Расскажите мне хоть что-нибудь об убитой девушке. Какая она была? Что любила? Меня интересует ее характер, привычки. Впрочем, если вы почти не знали ее…
