Он уже тронул поводья, когда за спиной началось нечто невообразимое. Ржание, переходящее в храп, испуганные вопли, топот, грохот падающих камней. Он резко обернулся. Сразу трое из его небольшого отряда — верно, те, что опомнились первыми, — пытались сдержать обезумевшую лошадь, вставшую на дыбы прямо у самого обрыва. Из-под задних копыт уже осыпалась почва, лошадь никак не могла выбраться на твердую поверхность, и это приводило животное в еще больший ужас. Незавидна была бы участь ее молодого седока, который, как видно, растерялся до крайности. Странное дело, но его нечленораздельные вопли и побелевшее от страха красивое лицо вызвали лишь досаду у предводителя маленькой кавалькады.
Должно быть, лишь минуту продолжалась эта борьба на обрыве, но все участники ее совершенно обессилели. Как только животное удалось оттащить хоть немного, и у молодого человека появилась возможность спрыгнуть, он буквально скатился в пыль, отполз чуть-чуть, чтобы копыта беснующегося животного не задели его, и лежал так до тех пор, пока животное наконец не утихомирили. Однако как только пострадавший немного отдышался, он снова вскочил на ноги и с перекошенным от ярости лицом, шатаясь, двинулся на одного из своих спасителей, на ходу вытягивая меч из ножен.
— Прекратите, Виттенбах, — властно приказал ему предводитель отряда.
И видя, что его слова не произвели должного эффекта на юношу, небрежным кивком указал на него остальным.
Четверо из сопровождавших своего господина всадников явно должны были служить ему охраной. Даже если бы они не были вооружены до зубов, их военная выправка бросалась в глаза, несмотря на вольное платье, в которые они были одеты. Встреть их здесь кто-нибудь знакомый, он нимало подивился бы отсутствию гербов и традиционных красно-белых цветов, которыми они обычно щеголяли. Они-то и бросились по первому жесту на ослушника, и лишь несколько мгновений понадобилось им, чтобы схватить и обезоружить его. Но даже в их руках он все еще дергался, выкрикивая ругательства.
— Гийом! — строго окликнул господин.
Немолодой длинноносый человек у края обрыва, на которого и был направлен весь гнев молодого Виттенбаха, без единого слова снова вложил оружие в ножны. Он был много старше и хладнокровнее своего противника, и на его лице сейчас было написано полное безразличие, хотя дыхание было еще тяжелым и прерывистым после значительных усилий. Он был одним из тех троих, что удержали от падения в пропасть юношу, выкрикивавшего сейчас оскорбления.
