Обмани его, Эйда Овейна.
Она ощутила покалывание в запястье — словно призрак боли в оторванной руке. Какое-то время не сводила глаз с мерцающей синевы на своей коже. А потом наклонилась и коснулась Обличья пальцами.
И сказала:
— Ты меня слышишь. Я знаю, что слышишь… чем бы ты ни было. Семь лет назад ты пришло в мою жизнь и отняло у меня моего мужчину. Ты сделало его жестоким и безжалостный слугой Бога Кричащего. И я ненавидела тебя за это… ещё прежде, чем ты появилось, я тебя уже за это ненавидела.
«Если так ты заговариваешь мне зубы, Эйда Овейна, то попробовала бы что-нибудь другое», — резкий, насмешливый голос в её голове. Голубой узор на руке дёрнулся, норовя вырваться из-под кожи. Это было больно. Но она не отняла руки. На спокойное лицо Киана падал лунный свет, однако Эйда не смотрела на его лицо. Не на это из его лиц.
— Если бы я знала, — сказала она Обличью, — если бы знала наверняка, что ты такое, я бы… мне бы, верно, духу не хватило. Ярт говорит, что ты дьявол. Дьявол Кричащий, а никак не Бог. А мой отец думал, что именно вы, Обличья, — настоящие боги. Вы не проявление и не рабы Кричащего, но напротив, сам Кричащий — ваш раб. Им вы прикрываете свою истинную мощь, чтобы люди боялись вас меньше, чем вы того заслуживаете… Но я думаю, — добавила Эйда, скользнув пальцами по синим векам и накрыв их ладонью, — думаю, что если и так, всё это не важно, потому что тогда я умру, и Киан тоже… Киан уже мёртв, если это правда. Поэтому…
Она задохнулась. Она не могла сказать это — и была должна. Крепко зажмурилась, задыхаясь, дрожа всем телом, а синий узор всё сильнее разгорался на её руке, соединённой с Обличьем, и становился всё ярче, до белизны, и если бы Эйде хватило сил открыть глаза, она бы увидела, что вся поляна озаряется этим светом.
— Поэтому сейчас я скажу тебе то, о чём я думала, когда он был со мною в эти дни. Когда он пришёл за мной… сказал, что хотел прийти… и… был так жесток. Я знаю, Киан, ты жесток. Я направляла твою жестокость на тех, кто был мне неугоден, и думала, что ты мне во всём послушен. Я играла тобой… я над тобой смеялась. А ты был страшнее, ты был хуже, чем я тебя знала, просто ты любил меня, наверное, раз не показывал мне себя такого… Ты всегда чтил Бога Кричащего, Киан, и тебя оскорбляло моё неверие, но и это ты мне прощал. Ты терпел мои насмешки не потому, что не мог ответить, а потому, что тебе было стыдно за меня. — Она умолкла, вдруг осознав справедливость собственных слов. На мгновение её захлестнул стыд, по сравнению с которым прежнее чувство вины было ничем. — Ты мне показывал себя таким, каким я тебя хотела, Киан. Ты был тем, кого я легко и охотно любила. Но ты не только такой.
