Русская фэнтези 2008 | страница 12
— Они будут пытать нас? — спросила Эйда. Спокойно спросила, безо всякого выражения.
— Конечно, — так же спокойно ответил Киан.
— А если… если мы…
— Да что бы мы им ни сказали, Эйда! — воскликнул Ярт, теперь уже не с истеричной злобой, как прежде, а с отчаянной, залихватской бравадой. — Я-то ничего не скажу, увидишь, но пусть бы всё рассказал, словечко в словечко выложил все разговоры, что мы вели в университете, — им всё будет мало. Они думают, что у человека язык развязывается только на дыбе. Они не верят в добрую волю и слов-то таких не знают, им бы всё только жечь и убивать!
Киан ничего не сказал. Самое удивительное, что мальчик говорил правду. Но он не понимал этой правды. Он не знал, что крик угоден Богу, ибо чтит Голос его, но не всякие крики суть Голос Божий, и не каждый умеет кричать. Святейшие Отцы учат этому. Учат терпеливо. И Киан верил, что в последнем крике, который исторгнется из глотки этого заносчивого петушка, прозвучит долгожданное понимание.
— Давайте поспим, — предложил он. — Завтра выйдем на пустошь, там дорога будет трудной.
Мальчишка снова выкрикнул что-то оскорбительное, Эйда снова промолчала. Киан завернулся в плащ и безмятежно уснул. Обличье сонно пульсировало на его груди.
Проснись! Проснись! Проснись! Проснись! Проснись!!!
Он проснулся, но слишком поздно. Не сразу понял отчего: обычно его сон был чуток, и это делало его хорошим стражником в те времена, когда на левой стороне его груди ещё не появилось татуировки. Но на сей раз он не смог проснуться, когда следовало. Слышал предостерегающий крик Обличья, бившийся внутри его мозга, но проснуться не мог. Что-то мешало. Лишь когда Киан открыл глаза и ощутил острую вспышку боли в виске, он понял, что это был не сон, а беспамятство. Кто-то ударил его по голове, пока он спал. Но и там, в вязкой цепкой тьме, он слышал Обличье и видел его. Он всегда видел его, даже во тьме.
Видел, слышал — но не смог вовремя ответить на зов.
Он успел заметить над собой перекошенное от страха, но странно сосредоточенное лицо Ярта Овейна — и через мгновение ослеп от боли, по сравнению с которой боль в виске казалась безобидным комариным укусом. Кажется, ему оторвали что-то — руку или ногу? Нет, руки и ноги на месте — на месте и связаны… Но какую-то его часть пытаются от него отсечь, и она жжёт его, так, как жгла бы уже оторванная конечность, когда мерещится, будто она всё ещё при тебе и так болит…
А хуже всего было то, что он знал это чувство. Знал эту боль.