Это был кульминационный момент его карьеры. Хорнблауэр уже привык к почестям, которые ему отдавали как капитану — боцманские помощники свистели в дудки, четверо фалрепных помогали сойти с трапа, наряд морских пехотинцев взяли мушкеты «на караул». Но сейчас он был коммодором, принимающим под свою команду эскадру, поэтому его встречали шестеро фалрепных в белых перчатках, для встречи был выстроен весь отряд морской пехоты линейного корабля с оркестром, длинная двойная шеренга боцманских помощников с дудками, а в конце этой шеренги — множество офицеров в полных парадных мундирах. Как только нога коммодора ступила на палубу, барабаны выбили дробь, сопровождаемую свистом боцманских дудок, а затем флейты оркестра исполнили: «Из сердца дуба наши корабли и крепко просмолены наши парни». С рукой у края треуголки Хорнблауэр прошел мимо шеренг фалрепных и боцманских помощников; все это было необычайно радостно, хотя Хорнблауэр и пытался убедить себя, что считает все почести, отдаваемые его новому рангу не более, чем детскими забавами. На всякий случай он проверил, не блуждает ли у него на лице идиотская улыбка. С трудом, но все же подавив ее, он заставил свое лицо застыть в гримасе неумолимой строгости, приличествующей коммодору. В конце офицерской шеренги застыл Буш, отдавая честь своему бывшему капитану, стоял безо всяких усилий, несмотря на деревянную ногу. Хорнблауэру было так приятно вновь видеть Буша, что он вновь вынужден был подавить свою невольную улыбку.
— Доброе утро, капитан Буш, — Хорнблауэр приветствовал старого друга как можно более официальным тоном и протянул ему руку со всей сердечностью, допускаемой строгой флотской дисциплиной.
— Доброе утро, сэр!
Буш опустил руку от края треуголки и схватил руку Хорнблауэра, с трудом пытаясь изобразить, что вкладывает в это рукопожатие не дружескую симпатию, а лишь профессиональное уважение к офицеру более высокого ранга. Хорнблауэр отметил, что рука Буша тверда как раньше — производство в капитаны не сделали ее мягче. Если бы он был Бушем, то даже и не пытался бы сохранить лицо бесстрастным. Его голубые глаза сияли от радости, а резкие черты лица смягчила улыбка. Хорнблауэру и самому было труднее обычного сохранять внешнюю невозмутимость.
Краем глаза Хорнблауэр заметил моряка, быстро выбирающего сигнальный фал. Темный комочек свернутого флага быстро поднимался по мачте. Когда он достиг топа, моряк сильно дернул за фал и комочек превратился в широкий коммодорский вымпел. Как только он развернулся на мачте «Несравненного», клубы порохового дыма и раздался звук пушечного выстрела — первого из салюта в честь нового коммодора. Это была вершина церемонии: сотни и тысячи морских офицеров могут прослужить всю жизнь, но так и не увидеть своего вымпела, не услышать пушечного салюта в свою честь. Теперь Хорнблауэр уже не смог сдержать улыбки. Последняя сдержанность покинула его; он встретился взглядом с Бушем и от души рассмеялся, а Буш захохотал вместе с ним — совсем как пара мальчишек, которым удалась особенно озорная проделка. Было необыкновенно приятно знать, что Буш не просто рад опять служить вместе с ним, но что ему просто приятно, что Хорнблауэру по-настоящему весело.
