Толстый и трусливый директор опять выслал вместо себя Эдика, отговорившись визитом в Москву директора Лувра. В принципе, зачем-то он приехал в Москву, и к кому-то, но Эдик и Пузырев не знали - к кому и зачем на самом деле приехал директор Лувра. Француз Дюбуа две недели мотался посредником между Парижем и Москвой. Пузырев и Эдик требовали прислать настоящий саркофаг. Директор трусил и предлагал компенсации разного рода. Наконец, перед самым отлетом Эдика в Лондон вроде договорились об экспонировании в Российском музее самой Джоконды самого Леонардо, однако директору Лувра, видимо, хотелось убедиться своими глазами в высоком качестве новой российской культуры. Он хотел быть уверен, что вернувшаяся в Париж Джоконда будет не хуже уехавшей. Эдик договорился бы с ним гораздо быстрее, он специалист, но Пузырев решил по-своему.
Аукцион Сотбис такого же ранга, как и аукцион Кристи, на котором произошел дебют Российского музея, покупатели там одни и те же, поэтому за "копии" могла бы разгореться настоящая война, если бы директора Сотбис не решили в последний момент снять копии с торгов. Эдика они уговаривали согласиться на это довольно недолго. Уж слишком велик был интерес потенциальных покупателей к этим картинам. Если на торгах эти копии уйдут по ценам гораздо выше цен оригиналов, то…кому нужны скандалы? Только не Сотбис, и только не Российскому музею. Аукцион все-таки состоялся, но - негласный, аукцион телефонных звонков и знакомых, в результате которого все набили карманы - и владельцы Сотбис, и Пузырев, и российская культура в лице ее министерства…, все, кроме Эдика. Он просто восстанавливал справедливость, продав последние три картины Уэстлейку.
В московском аэропорту взяли такси - и погнали. Сначала в банк, где американец получил десять миллионов - три наличными и семь - на пластиковой карточке. Потом - домой к Эдику за картинами. Эдик забыл предупредить американца, что квартира битком набита мальчишками и животными, причем все в отца - наглые и упорные, и потому гостей чуть не сбила с ног радостная ватага. Пес укусил Уэстлейка за ногу, которой тот зацепился за кота, и бедняга ничем не мог помочь Эдику, который минут десять отбивался от сыновей, их новостей, их планов и заморочек. С трудом отбившись от надоед, Эдик достал картины и даже не смог показать их американцу - поспешили вниз, к машине, но мальчишки и животные пустились в погоню. Кот, впрочем, отстал, но все прочие влезли в такси почти вместе со взрослыми, радостные как стая обезьян. Втроем с таксистом и американцем удалось выкинуть одного, следом за псом, который укусил в отместку американца за вторую ногу. Пытался и таксиста, но тот увернулся. Но Колька вцепился в кресло, как русский воин в добычу. Эдик махнул рукой, сознавая, что сам виноват. Такой бунт и непослушание появились вследствие его фразы, опрометчиво сказанной при отступлении из квартиры: - Вернусь на машине. Какую купить? - Такую важную покупку, как машина, обсуждали давно, и сыновья поняли одно - доверить это дело отцу нельзя, ему по фигу, купит, что попадется, хоть Жигули.
