Я продолжал сидеть. И правда, что со мной случилось? Я решил сказать Меликову, что хочу снять отдельный номер. Почему — я и сам не знал. Мы друг другу не мешали, и Меликову было безразлично, живем мы вместе или нет. Но для меня вдруг стало очень важно попробовать спать в одиночестве. На Эллис-Айленде мы все спали вповалку в большом зале; во французском лагере для интернированных было то же самое. Конечно, я знал, что стоит мне очутиться одному в ком нате, и я начну вспоминать времена, которые предпочел бы забыть. Ничего не поделаешь! Не мог же я вечно избегать воспоминаний.
С братьями Лоу я познакомился в ту самую минуту, когда косые лучи солнца окрасили антикварные лавки на правой стороне улицы в сказочный золотисто-желтый цвет, а витрины на противоположной стороне затянуло предвечерней паутиной. В это время дня стекла начинали жить самостоятельной жизнью — отраженной жизнью, вбирая в себя чужой свет; примерно такую же обманчивую жизнь обретают намалеванные часы над магазинами оптики, когда время, которое показывают рисованные стрелки, совпадает с действительным. Я открыл дверь лавки; из помещения, похожего на аквариум, вышел один из братьев Лоу — рыжий. Он поморгал немного, чихнул, посмотрел на мягкий закат, еще раз чихнул и заметил меня. А я той порой наблюдал за тем, как антикварная лавка постепенно превращалась в пещеру Аладина.
— Прекрасный вечер, правда? — сказал он, глядя в пространство.
Я кивнул.
— Какая у вас прекрасная бронза.
— Подделка, — сказал Лоу.
— Разве она не ваша?
— Почему вы так думаете?
— Потому что вы сказали — это подделка.
— Я сказал, что бронза — подделка, потому что она подделка.
— Великие слова, — сказал я, — особенно в устах торговца.
Лоу снова чихнул и опять поморгал.
— Я и купил ее как подделку. Мы здесь любим истину.
Сочетание слов «подделка» и «истина» было просто восхитительно в это мгновение, когда засверкали зеркала.
— А вы уверены, что несмотря на это бронза может быть настоящей? спросил я.
Лоу вышел из дверей и осмотрел бронзу, лежавшую на качалке.
— Можете купить ее за тридцать долларов — и еще в придачу подставку из тикового дерева. Резную.
Весь мой капитал был равен восьмидесяти долларам.
— Я хотел бы взять ее на несколько дней, — сказал я.
— Хоть на всю жизнь. Только заплатите сперва.
— А на пробу? Дня на два?
Лоу повернулся.
— Я ведь вас не знаю. В последний раз я дал две статуэтки мейсенского фарфора одной даме, внушавшей полное доверие. На время.
