– Ну, ладно, – сказал Кассен. – Ты накрываешь на стол, а я делаю омлет.
– Ты настоящий друг, Гарри.
Кассен остановился у двери.
– А ты сомневался, Лайам? В конце концов, мы ведь знаем друг друга много лет. – Он улыбнулся и исчез на кухне.
В надежде привести себя в порядок Таня принимала горячую ванну. В дверь постучала и вошла Рубенова с кофе.
– О, спасибо. – Татьяна протянула руку и взяла чашку с подноса.
Наташа подвинула к краю ванны табуретку и присела.
– Ты должна быть очень осторожна, сердечко мое. Понимаешь, Таня?
– Странно, – ответила она. – Так меня еще никогда не предупреждали.
Тут ей подумалось, что со дня того кошмара в Друморе, иногда мучившего ее по ночам, она всегда чувствовала себя защищенной. Масловские оказались хорошими родителями. Ей ни в чем не было отказа. В социалистическом обществе, возникшем под знаком ленинского лозунга «Вся власть народу», реальная власть на самом деле была привилегией немногих.
Советская Россия стала кастовым обществом, в котором значение человека определялось не его личными качествами, а занимаемой должностью, Таня была дочерью Ивана Владимировича Масловского, что подразумевало великолепную квартиру, спецшколу, внимательное отношение к ее таланту. На дачу семья ездила с шофером на «Чайке» по безлюдной государственной трассе. Деликатесы на их обеденном столе, так же, как и платья, которые она носила, покупались, естественно, в спецсекции ГУМа по определенным талонам.
На все это она не обращала внимания, так же, как и на процессы против диссидентов и на существование ГУЛАГа. И точно так же она старалась упрятать подальше в подсознание созданную когда-то Масловским чудовищную реальность Друмора, где она стояла на коленях перед простреленным телом родного отца.
– Тебе стало легче? – спросила Рубенова.
– Конечно. Подай, пожалуйста, полотенце. – Она завернулась в него и спросила:
– Ты хорошо рассмотрела зажигалку Туркина, когда я прикуривала?
– Не очень.
– Она из массивного золота. Фирменная, от Куртье. Как там у Оруэлла в «Звероферме»? «Все звери равны, но некоторые более равны, чем прочие».
– Прошу тебя, сердечко мое, – взмолилась Рубенова, – лучше бы тебе этого не говорить.
– Ты права. – Татьяна улыбнулась. – Мне все же что-то не по себе. Пожалуй, прилягу, чтобы быть к вечеру свежей.
Они прошли в спальню, где Таня прямо в полотенце забралась под одеяло.
– Эти двое все еще стоят?
– Да.
– Хочу спать.
Рубенова опустила жалюзи и вышла. Таня лежала в полумраке и думала.
