Золотой и безудержно лунный.
…Говори, говори, говори…
Невозможность уйти навсегда,
Беспощадно ломается счастье.
Я любила, Вы — только отчасти.
Мне июнь не забыть никогда…
Михаил Венедиктович похлопал глазами и закатил их. Галстук жал, пот стекал.
— Эта Татьяна, — продолжала Заинька, и румянец выступил на нежных щечках, — она очень светлый человек… Она будет поэтом — она уже написала много стихов и послала их в областную молодежную газету!
— Да! — сказал Михаил Венедиктович и, сняв пиджак, накинул его на Заинькины плечики.
— Мне жарко! — испуганно сказала Заинька.
— Ты вся дрожишь! — опалил ее ухо вздохнувший свободно Михаил Венедиктович. — Ну почему ты вся дрожишь? — бормотал Дерибасов, шаря под пиджаком.
Пульсировавший участок мозга перестал пульсировать, и порыв снова расправил свои широкие плечи.
Михаил Венедиктович схватил Заиньку в охапку и начал целовать пухленькие ее губки, курносенький носик, выпуклый лобик хронической хорошистки. Пиджак упал в траву, и Дерибасов вдруг остро пожалел новый пиджак, кажется, познакомившийся с коровьей визиткой.
Заинька бестолково вертела головкой, уклоняясь от претензий Михаила Венедиктовича, но вот глазки ее закатились, горлышко дернулось, издав невнятный стон, а на тоненькой светлой шейке забилась жилка.
— Ми… ми… хаил Be… Be… — прошептала Заинька, — я никогда… я ничего… я вас люблю!.. Как Татьяна! — голос ее звенел. — Это я стихи писала! Сама! — кричала она с восторгом признания.
— Тихо! — оборвал Дерибасов и стал быстро шептать Заиньке что-то очень ласковое, долгое и общепринятое, отчего та сникла и перестала возражать старшим.
Где-то страдала гармонь. Вместе с ней маялся хрипловатый баритон:
…На рассвете вышла на берег крутой
посмотреть на полыхающий рассвет.
Тут Назаров сзади — парень молодой,
раскрасавец, двадцати неполных лет.
Мочи нет, мол, дожидаться до венца,
Степанида, дорогая, не гони,
ты не бойся ни мамани, ни отца,
ты ко мне со всею силою прильни!
И красавец мой не слышит ничего,
обнимает меня крепко, как жену.
Рассердилась я и бросила его
прям в Назарку, в набежавшую волну!..
Наконец Осип Осинов, в самый неподходящий для своей племянницы момент, отложил инструмент, зашел в хату, включил свет и достал «Уединенные наблюдения и размышления над людьми, природой и временем, том 29-й». Раскрыв свою 29-ю девяностошестилистовую душу в черной коленкоровой обложке на середине, Осип благоговейно перечитал итог вчерашнего дня:
«Заключаю: частая смена вождей вызывает падение нравов, но ускоряет прогресс. И лишь Назарьино, как всегда, мерно и спокойно шествует сквозь бедлам».
