— Да! — бросил Дерибасов с вершины своего четвертьвекового опыта, и маленькое слово с грохотом покатилось вниз, устроив Заиньке полный обвал.
— Как?! — прошептала Заинька, страдая.
Михаил Венедиктович с трудом держал паузу. Ее, как взятую на грудь штангу, надо было или куда-то выталкивать, или бросать к чертовой матери. Бросать было жалко. Дерибасов был готов понять и развить самый невнятный шепот своего внутреннего суфлера, но тот даже носа не казал из подкорки.
Не найдя слов, Дерибасов перешел к пантомиме и швырнул себя на поваленное дерево рядом с Заинькой:
— Заинька! — простонал Михаил Венедиктович.
— Михаил Венедиктович! — испуганно пискнула Заинька. — Михаил Венедиктович, пахнет-то как! Цветами?
— Цветами? — ошалело переспросил Михаил Венедиктович. — Ну, конечно, цветами! — Он обнял Заиньку за плечики и, почувствовав под губами нежные колечки светлых ее волос, закрыл глаза и застыл. Казалось, что еще миг, еще одно движение или слово, и его порыв превратится в неконтролируемый поток, чего допускать, это Дерибасов еще понимал малым участком мозга, было рано.
Заинька сидела тихо, смирно, ощипывая ромашки. В мыслях ее появлялись и исчезали любимые героини, все они писали стихи, красиво топились или бросались под поезда, убежденно провозглашая хором: «Любовь — свет, нелюбовь — смерть!»
— Как прекрасно! — счастливо вздохнула Заинька, пытаясь не замечать легкого чесночного запаха, сопровождавшего вздохи Михаила Венедиктовича.
Вокруг был вечер. Река Назарка катила свои прелести по илистому дну. Неподалеку страдала гармонь. Вечер был пропитан запахом звезд, реки и навоза — Назарьино издавна славилось непревзойденными по молочности и упрямству коровами. Коровы давали много молока, при условии полной свободы, и по неписаному закону считались в деревне почти священными — коровы ходили где попало, мычали что попало, оставляли визитные карточки, терлись рогами о свежепобеленные стены и особенно любили купальню — илистое мелководье рядом с вышеупомянутым бревном.
Подул легкий ветерок, но сразу же перестал, так и не охладив потный покатый лоб Михаила Венедиктовича Дерибасова, зоотехника назарьинской фермы.
— Михаил Венедиктович! — снова вздохнула Заинька. — Я стихи новые выучила! Вот, послушайте… Это так подходит к этому вечеру, это… это так прекрасно! Их написала одна моя подруга Татьяна, у которой случилась несчастная и трагическая любовь… Вот:
…Соловьи, соловьи, соловьи…
Как же вышло — вечер в июне,
