Сосед справа, лет сорока, был худ, желт и флегматичен.
— Ну, — сказал он, сморщившись, — так что?
За ним стояла бесцветная пухлая женщина с прозрачными глазами.
— А вот сви-ининка, — жалобно тянула она, — а вот…
— А вот спеку-улянтка, — передразнил проходивший подросток.
Флегматик поджимал губы, отчего вместо рта образовывалась изогнутая кверху линия, в конце которой торчала изжеванная беломорина. Фартук у флегматика был грязный и рваный, однако от всей тощей его фигуры веяло таким осознанным достоинством, что торговал он очень бойко, но все с той же гримасой отвращения.
Прозрачноглазая покашливала, шуршала открахмаленным халатом и бестолково перекладывала куски мяса.
— Женщина, свининки, — предлагала она, — женщина! — Прозрачноглазая откровенно клянчила. — Свежая, вкусная!
— Тетя! — жестко сказал Мишель. — Не суетись.
— А я это, — сказала Прозрачноглазая, — купила бы у тебя машину, правда.
— Дуню? — оскорбился Дерибасов.
— Мотоциклу твою. Он, черную, да-а, купила бы, мне мужу как раз.
— Как, но вовсе не раз! — ответил Мишель. — Я его за две тысячи брал.
— Не бреши! — грубо сказала тетя.
— Заткнись! — сказал Дерибасов не менее грубо.
Помолчали.
— А вот сви-ининка, — заныла тетя, — а вот… Мишка, — грустно сказала она, — я даю пятьсот.
Мишель дернул плечом и усами.
— Ну… 600! — сурово бросила соседка. — Ну!
Мишель насторожился.
— 650, Миша, — сказала тетя. — Миша, это все.
— Ах вы искусительница! — хихикнул Мишель и выпятил губы.
— 700! — тяжело дыша сказала Прозрачноглазая.
— Хорошо, — спокойно кивнул Михаил Дерибасов.
И это было действительно хорошо — мотоцикл Дерибасов приобрел в городе пять лет назад именно за семьсот рублей. Въехал он в Назарьино на черном мотоцикле, в кожаных перчатках. Назарьино скривило губы и хихикнуло — в селе не любили мотоциклы. Там любили велосипеды — чтобы солнце на спицах, да крепкие ноги, и новые машины «Жигули» всех цветов, но лучше вишневого.
— Хорошо! — сказал Мишель и глубоко вздохнул.
Поток покупателей поубавился, дело шло к двум часам.
— …она бросается мне на шею и ревет: «Как мне теперь жить?» — бойко рассказывала одна — другой. Обе проходили мимо Мишеля, обе отвечали его требованиям: тонкие щиколотки и запястья, от узкой талии — форма луковицы, глаза шальные от смеха, обе просто заходились в хохоте, особенно одна:
— «Я не хочу жить!» — кричит и головой о стенку, представляешь?
— Ах, какие девушки! — спокойно уронил Мишель в пространство. — Я говорю себе, — продолжал Дерибасов с очаровательной наглостью, — Мишель, если на свете есть такие девушки, то что же ты стоишь здесь, как последний пень и торгуешь свининой?
