Кофе действительно был хорошим, и маленький металлический кофейник еще не опустел. Открыв тарелку, я обнаружил на ней два яйца, гренки с маслом и… о чудо из чудес… три кусочка настоящей грудинки.
– Фантастика,– выдохнул я.– Спасибо, маленькая.
– А, пустяки,– откликнулась Амрита.– Кухню, конечно, и не собирались открывать, но я сказала им, что это для знаменитого поэта из шестьсот двенадцатого номера. Поэт почти всю ночь обменивается байками с какими-то ребятами, а потом возвращается и при этом хихикает достаточно громко, чтобы разбудить жену и ребенка.
– Прости.
– О чем вы там говорили ночью? Ты что-то бормотал во сне, пока я тебя не пихнула.
– Прости, прости, прости.
Приладив Виктории новый подгузник, Амрита выбросила старый, снова подошла ко мне и присела на краешек кровати.
– А если серьезно, Бобби, с какими откровениями выступил Таинственный Незнакомец Кришны? Это реально существующий человек?
Я предложил ей ломтик гренки. Она отрицательно покачала головой, а потом взяла его у меня из пальцев и откусила кусочек.
– Ты точно хочешь услышать эту историю? – спросил я.
Амрита кивнула. Глотнув кофе, я решил опустить детали и начал рассказывать легким, слегка саркастическим тоном. Иногда прерывая рассказ, чтобы выразить свое отношение к некоторым местам повествования покачиванием головы или коротким замечанием, я умудрился уложить трехчасовой монолог Муктанандаджи меньше чем в десять минут.
– О Господи,– произнесла Амрита, когда я закончил. Она казалась расстроенной, даже встревоженной.
– В общем, в любом случае это было неплохим завершением моего первого дня в прекрасном городе Калькутте,– сказал я.
– Ты не испугался, Бобби?
– Помилуй Бог, нет. А почему я должен был испугаться, малышка? Волновался я лишь о том, чтобы вернуться в отель, сохранив при себе бумажник.
– Да, но…
Амрита умолкла, подошла к Виктории, сунула ей обратно в руку оброненную пустышку и вернулась к кровати.
– Я хочу сказать, что если за этим больше ничего нет, то тогда, Роберт, ты провел вечер с сумасшедшим. Жаль… жаль, что я не была там, чтобы переводить.
– Я тоже жалею,– искренне признался я.– Насколько я понимаю, Муктанандаджи декламировал снова и снова Геттисбергскую речь Линкольна по-бенгальски, а Кришна тем временем сочинял страшилку.
– Значит, ты думаешь, что юноша рассказывал неправду?
– Неправду? – повторил я, хмуро уставившись на нее.– Что ты хочешь этим сказать? Оживающие трупы? Мертвые поэты, извлекаемые из речного ила? Но ведь М. Дас, дорогая, исчез восемь лет назад. Из него получился бы весьма несвежий зомби, верно?
