По ту сторону окна, по загрызенному льдом стеклу бежала слюна. Она лилась из алой пасти, с вислого языка, с кинжальных клыков. Адские челюсти жадно тряслись в незамёрзшем кусочке окна, разверзались всё шире и, казалось, должны были вот-вот порваться. Бешеные глаза смотрящей твари, натуженные кровью, лезли из орбит к… нет, не к сидящему перед ним, а к колыбели! Один глаз уже заплыл багряной краской лопнувшего сосуда.
За мимолётным ужасом полыхнула ярость. Хозяин дома выхватил горящее полено из жерла печи и, ринувшись к монстру, рассёк огнём пространство, разделявшее его с вожделеющей тварью.
В следующее мгновение в окне уже никого не было. Шаги монстра не слышались из-за ревущего ветра. Нет, он не удалился. Он бродил сейчас где-то вокруг хижины, совсем рядом, метрах в двух от своей цели. И не был одинок в ожидании: десятки их кружили плотным кольцом во тьме, под бураном, разрыхляя лапами снег. Они пришли неделю назад или около того и не собирались уходить. Дом угодил в капкан.
Волки-оборотни. Такие же, как он, только обернувшиеся полностью, раза в полтора крупнее настоящих волков.
Им нужна была она.
Хозяин опомнился, покосившись на потухшее полешко. Он спешно сунул её обратно в увядающее пламя и накормил печь последней охапкой дров.
Отец вернулся к своей дочери, к своему утешению и страданию. Два этих чувства сталкивались в нём стихиями. Вода взлетала клубами лёгкого пара, а пламя гасло – так рождалось в душе нечто трепетное, просящееся на волю, не отпускающее сердце. Он смотрел на неё… Губки юной красавицы всё дразнила улыбка, обжигала отца сладостью, стоило только ей показаться на лучистом челе. И дыхание замирало при виде того, как малышка лепечет что-то неразборчиво и поворачивается на другой бочок…
«Боже! Не это ли счастье, вечно лицезреть подобное чудо! Услышь, молю тебя!.. Ты справедлив, ты милосерден!»
Но никто не ответил на мольбу.
Что ж, раз стало Богу безразлично, то он готов был продать дьяволу всего себя, дабы её райский сон остался с ней до той самой секунды, когда зубы оборотней…
Нет! Нет! Он не мог ещё осознать, поверить в бесповоротность грядущего!
Шерсть на его лице вновь стала мокрой. Он пытался сдержать кашель, захлёбываясь слезами. Ему нужно было выхлестнуть свои муки, но он не смел разбудить дочь и нарушить её бесценный покой – единственный покой во всём исказившемся мире… Нет, уже не мире – хаосе!
Внезапное желание опередило разум: с полки над колыбелью, где хранились детские книжки и игрушки для дочери, он взял листки бумаги, чернильную ручку и стал писать… Сам не ведая, для кого, он принялся конспектировать все события с того времени, когда пёстрый образ планеты начал уродоваться, и до нынешнего положения, когда должно было скоро свершиться неизбежное поражение человеческой расы в этой войне. В войне против самих себя.
