Я не торопясь расстегнул сорочку, обнажая грудь, и сказал:
– А с меня его даже снять-то нельзя. Клетки после нанесения этого рисунка, самостоятельно заменяясь, сохраняют клеймо, – пояснил я «подарок» Орпенна.
Видели бы вы его глаза! Меня даже повеселил его откровенно испуганный вид.
– Вы служите Орпеннам?! – только и выдавил изумленно он.
– Нет, – сказал я резко. – Хочу, чтобы было понимание. Я служу Земле. И себе. Земле нужны богатства Ивери. Я согласен с их притязаниями. Я не был согласен с их методами. Когда-то они хотели уничтожить население для последующей безопасной добычи на Ивери тяжелых металлов. Я не дал. Точнее, не дали Орпенны. Которые только по им ведомым причинам выбрали меня и Игоря своими помощниками на этой планете. И если Игорь обошелся просто головной болью после первого контакта, то у меня через какое-то время проявился этот рисунок. Любая боевая система Орпеннов обязана мне подчиняться, если рядом нет самого Орпенна. Когда-то это помогло мне улететь с Земли и не погибнуть.
– Вас же оправдали? – вспомнил парень, наверное, виденную передачу, что снял про меня безумный журналист, не дававший мне даже в камере на Земле спокойно отоспаться.
– Ну и что? Для наемника со СВИ, которому заплатили, нет понятия судебного решения. А то, что я не выберусь с Земли… я тогда слишком хорошо понял. Потому и дерзил на суде, и откровенно хамил королевскому прокурору. То, что я сбежал, это заслуга моей сестры и Орпенна, который ожидал меня в Солнечной системе, а его десантник – на самой Земле.
– М-да… – только и сказал молодой человек.
– Но мы отвлеклись… – сказал я, сворачивая и убирая карту. Я не торопясь застегнулся и сказал: – Так что клеймо предателя родины мне не грозит. Точнее, на мне его уже ставить некуда. А вам какие статьи светят?
Паренек протянул руки над столом и стал перечислять, загибая пальцы:
– Недонесение, сокрытие важных улик, сокрытие информации об особо опасном преступнике. Пассивная помощь в мятеже. Сопротивление при задержании. Там еще много чего можно написать. Думаю, умирать я буду часов четыреста. – Подумав и спрятав руки под столом, он сказал: – Моих родственников – не уверен, что поразят в правах: мой отец и брат преданно служат Его Величеству. Но в личные дела им сделают соответствующие записи.
Говорил он очень спокойно. Немного резковато, но я понял, что это просто особенность речи. Отчего-то у меня возникла уверенность, что он и раньше понимал, что ему грозит. Что он не просто увлекшийся революционеркой дурачок. Или чересчур сильно увлекшийся не дурачок. Просто он сделал свой выбор, как когда-то его сделал я. Правда, в моей истории не была замешана женщина.
