Он продолжает сердито жаловаться на чью-то несправедливость, — я уже не слушаю его.
Ну что ж! Как начата эта глава, так пусть и закончится — в обрамлении ночи.
Длится ночь на реке. Хлюпает вода под днищем, с шелестом пробегает мимо борта. Молодой обиженный голос постепенно удаляется. Он возник во мгле и пропадает во мгле. Я снова один.
— А смерть всегда нелогична, милый Кичкин, — печально говорю я, хотя Кичкина уже нет рядом…
* * *
Но так бывает иной раз в жизни: трезвая логика фактов, почтенный здравый смысл пасуют перед необычным.
Выяснилось — спустя много времени, — что в нашем споре прав был не я, а юный фантазер Кичкин. Мыкола не погиб в Будапеште. Гитлеровцы успели вытащить его из горящих развалин — раненого, потерявшего сознание.
Однако лучше для него было бы погибнуть в Будапеште. Ему пришлось пережить в плену такие чудовищные испытания, по сравнению с которыми померкло все, что он пережил до этого…
