«Послушайте, куда я попал? Это же бандура, которая сама себе аплодирует!»
Очень точно, по-моему, сравнил. Когда плицы колес ударяют о воду, не кажется разве тебе, что над ухом кто-то хлопает в ладоши?
— Скорей уж прачка лупит вальком по белью.
— Тебя, спасибо, там не было, не подсказал насчет прачки. И за «аплодирует» попало. Как на грех, случился в это время у трапа капитан-лейтенант Григоренко.
— Не повезло тебе.
— Да. Впервые тогда я услышал его голос. «Вахтенный командир! — негромко, но очень внятно сказал. — Научите вновь прибывшего офицера уважать военный корабль, на котором он будет служить. Поясните, что, может быть, ему придется умереть на этом корабле».
— А что? Это он правильно сказал.
— Пусть правильно, согласен. Но нельзя же так, Петрович! С ходу — тюк по лбу!
— Выходит, сразу же не заладилось у тебя с заместителем командира бригады?
— Ага. А дальше еще хуже пошло. Невзлюбил он меня, Петрович. Ну и… Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы он голос повысил? Не на меня. Вообще. А, то-то и оно! Одними своими покашливаниями и помалкиваниями всю душу из тебя вынет. Кашлянет, скажет два-три слова, помолчит, снова кашлянет. А ты по стойке «смирно» перед ним. Уж лучше бы, кажется, ногами натопал.
— Не положено так о командире.
— А я только тебе, больше никому. Я его авторитет перед матросами всегда поддержу и приказания выполняю не хуже других. В общем: «Есть, есть, товарищ капитан-лейтенант!» А что думаю о нем, это, извини, дело мое. Мне устав не запрещает иметь свое мнение о командире. Что я с собой могу поделать? Не люблю и не люблю педантов!
— А это у него, брат, профессия такая… Мины, они, знаешь, как-то все же больше уважают педантов…
Дождь перестал.
Уже не темно, а серо вокруг.
Сделались видны лица собеседников. Один из них курит почти без перерыва, нервничает. Он еще очень молод, недавний курсант. Товарищ его постарше, но ненамного. Он, наоборот, рассудителен, спокоен. Впрочем, наверное, сказывается и усталость после вахты. На бригаде до прибытия Кичкина он был по возрасту самым молодым среди офицеров. В кают-компании поэтому обращаются к нему лишь по отчеству — Петрович, шутливо-любовно подчеркивая тем крайнюю его молодость, а возможно, и резко контрастирующую с нею степенность.
— Мины пусть уважают, это их дело, — задиристо отвечает Кичкин, — но при чем тут я? Он минер, а я штурман. И ты не минер — связист.
— А воюем оба на тральщиках. То-то и оно! Мне рассказывали о нем: два года назад совершил в Севастополе что-то из ряда вон. Даже в газетах писалось. Секрет какой-то немецкий разгадал. В общем, пригодилась севастопольцам его педантичность. Я было подкатился к нему от лица нашей комсомольской организации: «Не поделитесь ли воспоминаниями о своем севастопольском подвиге, товарищ капитан-лейтенант, и, если можно, во всех подробностях?» — «Нет, — говорит. — Сейчас не до подробностей, мины тралить надо. Вот станем в затон на зиму, тогда напомните».
