Все это высказал Каргин, он не хотел ничего скрывать от товарищей.
Четыре человека слушали его. Григорий немедленно заявил:
— Брось мозги туманить! Главное — принципиально, честно приказ выполнить. У меня, к примеру, другое дело. Мне уже сколько раз командиры приказывали стоять насмерть, а я все бегаю… За это и казнюсь.
— Нешто мы одни виноваты, что бежим? — с обидой зачастил тот, который ходил в лес проверить, один ли пришел Каргин.
Третий промолчал, только вздохнул. Все были небриты, в помятых, грязных гимнастерках и шароварах. Но у этого будто и душа поистерлась и запачкалась за минувшие дни: в глазах тоска беспросветная, разговор слушает, а сразу видно, что слова не трогают его сердца.
— В нашу команду вольешься или другие планы есть? — спросил тот, которого остальные звали Петровичем. На воротнике его гимнастерки не было знаков различия. И возраста он был, пожалуй, того же, что и все, но товарищи величали его Петровичем.
— Смотря по тому, какой программы вы придерживаетесь, — ответил Иван.
— Не на брюхе ползти, а с боями к нашим прорываться! — выпалил Григорий.
— Факт! — поддержал второй.
— И у меня такая же думка, — сказал Иван. — А вот с боями прорываться — силешка у нас не та. Однако врага лущить можно, кость у него жидкая. За технику потому и прячется. Значит, осторожненько, с умом бить надо. — И поспешно добавил, чтобы не посчитали трусом: — К тому говорю, что теперь мы ученые, вторую промашку нам давать никак нельзя.
— Так и запишем, — подвел итог Петрович.
Еще немного посидели у костра, перебрасываясь короткими фразами. Во время этого разговора, улучив момент, Григорий и шепнул, показав глазами на молчаливого товарища:
— Павел надежный — дальше некуда. А что смурной — брата танк раздавил. Подмял гусеницей и раздавил. Мокрое место осталось.
Ивану хотелось хоть что-нибудь узнать и о четвертом — о Юрке, но шептаться в компании не полагается, и поэтому спросил нарочно громко:
— Босой-то почему ходишь? Солдату так не положено. И ногу повредить запросто можно, и вообще.
— Невезучий я на сапоги, — охотно откликнулся Григорий. — Перед самой войной выдали новехонькие, думал — износу не будет… Плавать, Ваня, я не обучен… Пришлось Припять форсировать — снял сапоги, связал и перекинул через бревнышко, за которое сам уцепился… На середке реки оно возьми и крутанись! Меня-то дружки вытащили, а сапоги…
— Значит, лапти сплети. Или не умеешь?
— Откуда мне уметь? В городе слесарем по водопроводной части работал… И вообще, Ваня, лапти — пережиток прошлого. Чтоб мне провалиться на этом месте, если за счет фрицев не обуюсь!
