Закрыв дом и тщательно, как учила Анель Казимировна, проверив замок, Виктор пошел к Пине.
«Пина не Висла», — сказала как-то Анель Казимировна. Какова она, Висла, этого Виктор не знал, а с одного берега Пины на другой можно запросто камень бросить. Берега — приступочки метра в полтора или два. И еще Анель Казимировна рассказывала, что в половодье Пина спокойно переваливает через эту береговую кромку и морем разливается по лугам и окрестным болотам. Может быть, в то время Пина и красива, возможно, отдаленно и напоминает какую-то другую, настоящую реку, но сейчас, летом, когда солнце иссушило ее, она — только длинный и не очень извилистый ров, где чуть шевелится ленивая и парная темная вода.
Виктор по мосту перешел на тот берег и расположился на узкой полоске песка, которая, как беловатый язык, врезалась в Пину. Слева от Виктора — мост, по которому изредка простучит колесами одинокая крестьянская подвода, за спиной — кусты ивняка, а прямо перед глазами — Пинск. Серый, словно думающий о чем-то печальном.
В реке в это неурочное время плескались только ребятишки, да недалеко от Виктора сидело несколько парней. Судя по одежде и тому, как они деловито поедали хлеб, это были рабочие лесопилки или портовых мастерских, у которых, видимо, обеденный перерыв.
Некоторое время Виктор одиноко лежал на горячем песке и смотрел в небо. Смотрел на голубое небо, а видел то родную туру и белое здание горисполкома на высоком обрывистом берегу Тюменки, то мысленно разговаривал о своей жизни с бывшими одноклассниками, спрашивал у них совета. И вдруг тень человека бесшумно легла ему на грудь. Он покосился на подошедшего парня.
— Огонька не найдется? — спросил парень, показывая самокрутку.
В обязанности Виктора, кроме всего прочего, входило и разжигать огонь по первому требованию Анель Казимировны, поэтому спички всегда лежали в кармане. Он, встряхнув коробку, протянул ее парню.
— Богато живешь, — заметил тот с завистью или издевкой. Не понял этого Виктор, ну и не ответил.
Парень вернул спички, но не ушел, сел рядом. От самокрутки остался уже маленький огарок, когда он спросил:
— Сам-то с востока? Советский?
— А тебе какое дело?
— Не ори… Потому и спрашиваю, что не пойму: панской угодливости нет в тебе, а в холуях ходишь.
Виктор растерялся от неожиданного оскорбления, только и смог пробормотать:
— В каких таких холуях?.. Да я, если хочешь знать…
— А как же тебя величать, если твой народ кровью исходит, а ты из-под панны горшки выносишь?
