Три дня назад рота стала гарнизоном городка. Солдаты патрулировали по его пыльным улицам, рыли окопы полного профиля на западной окраине. Работали все. Даже капитан Кулик. Лишь во время короткого перекура пробежит вдоль окопов, бросит требовательно:
— Давай, давай! — и опять берется за лом, так яростно ударяет им по окаменевшей от зноя земле, будто каждый удар нацелен в голову фашиста.
Рыли окопы и жители городка: юнцы, которых по молодости лет не взяли в армию, женщины и девчушки.
Вчера около этих окопов остановилась машина с ранеными. Одна из многих, проползавших мимо. От раненых и узнали, что фашисты вооружены автоматами и строчат из них, не жалея патронов; и самолетов, и танков у них огромное множество.
— Хоть дождь зарядил бы, что ли, — сказал тот, у которого рука неудобно торчала в сторону, подхваченная хитрыми шинами и распорками.
Каргин понял солдата: тот надеялся, что в непогодь не смогут подняться в воздух фашистские самолеты.
Вчера же вечером Каргина назначили в караул к складу — то ли вещевому, то ли продовольственному.
Склад — два приземистых барака. Они стояли на большой поляне километрах в восьми от городка и были обнесены колючей проволокой в один ряд.
На двух углах этого четырехугольника торчали грибки для часовых. Под одним из них — пост Ивана Каргина.
Вчера вечером и всю ночь по дороге, которая вилась за лесочком, примерно в километре, неумолчно скрипела обозы, слышались людские голоса. А утром словно обрезало людской поток.
Почему так? Может, остановлен враг?
Каргин вслушивается в канонаду, замечает, что она обошла его слева и справа, что там она ярится, там включаются в нее грохочущие разрывы многих бомб, а впереди — только слабая ружейная перестрелка.
В воздухе косяками и в одиночку так низко проносятся фашистские самолеты, что видно летчиков. Ни один из них не спикировал на склад, все спешат к городку, над которым висит туча дыма.
Из леса разом вывалилась группа солдат. Обросшие, в грязных и порванных гимнастерках, они шли толпой. Но винтовка была у каждого.
Один из них крикнул:
— Сматывай удочки! Фрицы на подходе!
Вида не подал Каргнн, что услышал: часовому устав запрещает вступать в разговоры.
— Не слышишь, что ли? — не унимался солдат.
— Малахольный какой-то, — определил другой.
Затерялись солдаты среди деревьев, а слова предупреждения все звучат в ушах:
«Фрицы на подходе…»
Значит, опять не удалось остановить их…
Фрицы на подходе, а бежать вслед за солдатами нельзя: часовой не уходит с поста самостоятельно, его обязательно должны снять. Разводящий, карнач или сам капитан Кулик.
