В тепле язык у нас развязывался. Пашка рассказывал мне о невероятных уловах (о рыбе, которая была слишком большой и не могла пройти в отверстие, пробитое коловоротом), о ледоходах, которые под оглушительный грохот льдин уносили лодки, вырванные с корнем деревья и даже избы с кошками на крышах… А я говорил ему о рыцарских турнирах (незадолго перед тем я узнал, что в старину у бойцов, снимавших после состязания свой шлем, лица были покрыты ржавчиной – железо плюс пот; не знаю почему, но эта подробность производила на меня большее впечатление, чем сам турнир); да, я говорил ему о лицах, чья мужественность еще усугублялась этими рыжеватыми подтеками, и о том молодом герое, который трижды протрубил в рог, призывая на помощь. Я знал, что Пашка, бороздя зимой и летом волжские берега, мечтал о морских просторах. И был счастлив, найдя для него в своей французской коллекции рассказ о жестокой битве моряка с гигантским спрутом. И так как моя эрудиция в основном питалась анекдотами, я поведал ему один из них, связанный с его страстью и с нашим привалом в остове старой баржи. В далекие времена в море, полном опасностей, английский военный корабль встречается с французским судном, и, прежде чем ринуться в беспощадную битву, английский капитан, сложив руки рупором, кричит своим врагам: «Эй, французы, вы сражаетесь ради денег. А мы, подданные королевы, мы сражаемся ради чести!» И тогда вместе с порывом соленого ветра с другого корабля доносится веселый возглас французского капитана: «Каждый сражается ради того, чего у него нет, сэр!»
Однажды Пашка и в самом деле едва не утонул. Громадный кусок льдины, на котором он стоял, – дело было в разгар оттепели – ушел под воду. Из полыньи торчала только Пашкина голова, потом показалась рука, искавшая несуществующую опору. Могучим рывком Пашка выбросился грудью на лед, но пористая поверхность подломилась под его тяжестью. Течение уже тащило за собой его ноги в налитых водой валенках. Не успев размотать шарф, я упал на лед, пополз, протянул ему руку. В эту минуту я увидел, как в его взгляде на мгновение метнулся страх… Думаю, он выбрался бы и без меня, он был слишком опытен, слишком близок силам природы, чтобы попасться в их ловушку, но на сей раз он принял от меня руку помощи без обычной своей улыбки.
Несколько минут спустя уже горел разведенный огонь и Пашка, босой, в одном только свитере на голом теле – свитер дал ему я на то время, что сушилась его одежда, – пританцовывал на доске, которую лизали языки пламени. В ободранных красных пальцах он разминал шматок глины, которой облеплял рыбу, прежде чем сунуть ее в огонь… Вокруг нас была белая пустыня зимней Волги, вдоль берега – заросли ив с тонкими зябкими ветками и утонувшая в снегу полуразрушенная баржа, обшивка которой подкармливала наш варварский костер. В пляске пламени сумрак казался еще гуще, мимолетное ощущение комфорта еще острее.
