Пашка приносил с собой в класс запах рыбы, снега, а во время оттепели запах глины. Целыми днями шлепал он по берегам Волги. А в школу приходил, только чтобы не огорчать мать. Всегда опаздывавший, он шагал через весь класс, не обращая внимания на презрительные взгляды будущих взрослых, и втискивался за парту в самом последнем ряду. Ученики подчеркнуто фыркали, когда он проходил мимо, учительница вздыхала, закатывая глаза. Класс медленно наполнялся запахом снега и мокрой земли.
Одинаковый статус парий в социуме нашего класса в конце концов сблизил нас. Мы не стали друзьями в полном смысле слова, но, обратив внимание на взаимное одиночество, усмотрели в этом как бы опознавательный знак. С тех пор мне случалось сопровождать Пашку в его походах на рыбалку на заснеженных берегах Волги. Он пробивал лед здоровенным коловоротом, забрасывал в прорубь удочку и застывал над этой круглой скважиной, сквозь которую виднелась зеленоватая толща льда. Я воображал себе рыбу, которая в конце этого узкого, иногда метровой глубины туннеля осторожно приближается к приманке… Окуни с тигровой спинкой, пятнистые щуки, плотва с юрким красным хвостом вылетали из проруби и, снятые с крючка, падали в снег. Несколько раз подпрыгнув, они замирали в неподвижности, оледенев на холодном ветру. Их спинной хребет покрывался кристалликами, похожими на сказочную диадему. Разговаривали мы мало. В великом покое заснеженных равнин, под серебристым небом, над спящей глубоким сном рекой слова были не нужны.
Иногда в поисках рыбного местечка Пашка слишком близко подходил к опасным темным и продолговатым льдинам, подмытым течением… Услышав хруст, я оборачивался и видел, как мой приятель барахтается в воде, впиваясь растопыренными пальцами в крупчатый снег. Ринувшись к нему, я в нескольких метрах от полыньи ложился плашмя и кидал ему конец моего шарфа. Обычно Пашка справлялся без моей помощи. Он, как дельфин, выбрасывался из воды и, упав грудью на лед, полз по нему, оставляя за собой длинный мокрый след. Но иногда, наверняка главным образом для того, чтобы доставить мне удовольствие, он хватался за мой шарф и позволял себя спасти.
После такой бани мы шли к одной из старых барж, остовы которых виднелись там и сям среди сугробов. В их почерневших недрах мы разводили огонь. Пашка снимал свои громадные валенки, ватные стеганые брюки и усаживался у костра. Потом, упершись босыми ногами в доски, начинал жарить рыбу.
