— С перекрестов-то велик ли взяток по весне? Пчела и та сейчас голодной летает… По осени все богаты и щедры! А посейчас — шерсти моток, мяса кусок, пятак зеленый… Погань азиятская! Им до православия-то — версты немеренные!
Такой искренности от попа на свой вопрос Матвеев не ожидал. Пробасил миролюбиво, успокаивающе:
— Не велика беда, святой отец. Поправится все, дай срок!
— На господа одного и уповаю…
Матвеев кивнул, хотя и знал, что у попа всегда одна песня: худо да плохо. Десять лет в нищете живет, а по миру что-то не ходит! Еще, поди, и капиталец сколотил на черный день тыщ на сто! Но вежливость была соблюдена, и теперь настала пора приниматься за дело… Становой выпрямился, неожиданно подмигнул уряднику и задал первый вопрос, теперь уже по существу:
— Паству-то свою всю обошел, святой отец?
— Как надобно: подаяниями и живу.
— И у Доможака был?
— И у него, у окаянного. Не пропустил.
— Что же про его гостя ничего не говоришь? Поп поспешно перекрестился:
— В глаза не видал! Истинный крест.
— Ну, зачем же сразу и — крест?.. И не слыхал про гостя?
— Слыхать — слыхал, врать не стану. Гость с Алтая был. Балалайку свою бесовскую ему оставил за ружье.
— Может, гость купил ружье? Вещь дорогая, кто же ее за пустяк всякий менять станет?
— Может, и купил. Врать не стану, не обучен в семинарии.
Матвеев усмехнулся: про какую семинарию говорит, если училище закончил? Вот и верь ему…
— А куда уехал тот гость его, не слышал?
— Самого Доможака спросить надобно об том! — фыркнул поп. — Я-то тут при каком таком ряде состою? Я не соглядатай за паствой своей, не на то поставлен и рукоположен… На исповеди тот окаянный Доможак-Федор не был, откуда мне прознать-то? Да и тайна исповеди — свята есть!
— Бросьте, святой отец! — рассмеялся Матвеев. — Какая еще там тайна исповеди! Одно дело делаем, одному государю служим, одно отечество в обороне крепкой содержим… Рыбин!
Сообразив, что выдал Доможака, отец Севастьян вздохнул и осенил себя широким крестом, будто перечеркнулся: я — не я и донос — не мой!
Первым Доможака ударил сам становой. Тот покачнулся, но на ногах устоял. Спросил только удивленно:
— Зачем бьешь, солдат? Почему?
— Гость у тебя был три дня назад?
— Был гость. Почему спрашивал потом? Сперва — бил, а потом спрашивал? Обратна нада!
— Ты мне дурочку не валяй! — пригрозил Матвеев. — Куда твой гость уехал от тебя, зачем, к кому?
— Далеко уехал. Своя дорога. Зачем знать, солдат, его дорога ты?
— Рыбин! Вломи ему, как у нас положено.
