Понять другого | страница 34



— Джек! Джек!

Огромный волчище с мощным загривком и чепраком на спине прижался к стене и лязгнул зубами.

— Джек!

Он метнулся к окну, поджав толстый куцый хвост. У меня появилась уверенность…

— Джек!

Он замер, повернул голову ко мне знакомым вопросительно-настороженным движением.

— Джек, бедный мой Джек…

Он завыл. Смотрел не на меня, а куда-то в сторону и выл на одной ноте, потом задрал окровавленную морду к окну, продолжая выть и не решаясь броситься в спасительный светлый квадрат.

— Что же ты наделал, что наделал…

Внезапно зверь исчез из лунного пятна, канул в темноту. Оттуда послышались странные чавкающие звуки и тявканье, отдаленно напоминающее собачье.

Я пошарил по стене, щелкнул выключателем. Яркий свет залил кухню. Зверь смотрел не на меня, как я ожидал, а на Нюрку — на то, что от нее осталось. Он стоял над ее корытом, и сухая трава свисала из его пасти, как когда-то в его щенячьем детстве. Я не решался подойти к нему вплотную. А он жалобно скулил, и тявкал, и ел сено, давясь им. Он скулил и жрал сено, а потом уже не мог ни тявкать, ни скулить, потому что оно забило ему горло. Он сделал еще несколько судорожных движений, пытаясь то ли проглотить, то ли отрыгнуть застрявший в горле ком, задохнулся, упал на пол, дернулся, засучил лапами и затих…

3

Тогда я и задумал вывести новый вид волка. Я взялся за это дело неистово, со всей страстью, на которую был способен, потратил немалые средства, необходимые моей лаборатории для решения более насущных задач, и заслужил в свой адрес критику, порой граничащую с бранью. Но ничего не мог с собой поделать. Вопреки всему, я создал вид травоядного волка — lupus herbivorus — не только как память и протест, хотя в этом акте были и скорбь, и память, и протест. Да, мы живем в замкнутом самообновляющемся мире, в мире жертв и хищников, больных и санитаров, и все мы — будто пауки в банке, главным образом потому, что наш мир замкнут, как колба для опытов, а опытов — судя по всему — в нем должно совершиться бесчисленное множество, прежде чем установится гармония, где «овца уляжется рядом с волком». Но я человек нетерпеливый, я не стану, не могу ждать. И мой Волк травоядный — это надежда. Надежда на будущее, которое когда-нибудь создаст человек. И, может быть, в этом весь смысл его появления и существования…

КРУГ

1

С острым любопытством и восхищением Бум-Восьмой наблюдал, как старшие собирались на Мыслище. Вот из голов Бесшовно-Бесшабашного, Смело-Сварного, Фотонно-Непревзоиденного, Гаечно-Осторожного, Лазерно-Строптивого, Магнито-Податливого, Болт-Спотыкающегося и Болт-Тугодума высунулись контактные пластины. Вспыхнули искры. Затрещало, зашипело, запахло озоном. Пластины сомкнулись. Это означало, что соединились мозги Именитых. Сейчас они мыслили как единый коллективный мозг. Мысль пробегала от одного к другому — по кругу, дополняясь в соответствии с индивидуальностью каждого. Затем начинался второй круг Мысли, где ее нещадно секли и подгоняли, понукали ласками и окриками, рассматривали под различными углами зрения. Ее подымали на гребне объединенной энергии всех и опускали до оригинального взгляда одного. Мысль на Мыслище дрессировали, как лошадь, хотя здесь вместо запаха конского пота раздражающе пахло паленой изоляцией и озоном. После каждого круга ее взвешивали снова и снова, прежде чем выпустить на арену в строю сестер с причесанными гривами и серебряными уздечками: в строю, который будет называться Решением. А уж оно определит поведение всех космонавтов-бумов — Именитых и пока Безымянных, неопытных, как Бум-Восьмой, не заслуживших еще имени. Мыслище Именитых решит, задержаться ли всем на этой планете для детального изучения ее, или поспешить к центру новооткрытой галактики, оставив здесь несколько бумов, а то и просто отряд роботов для разведки и составления Местной Энциклопедии.