, а как левобережный — интервентом, убившим законного (хоть и мятежного) гетмана Брюховецкого. Конечно, любая юриспруденция капитулирует перед соображениями пользы. Но какую пользу могло принести России многократно разоренное многолетней войной Правобережье? А никакой. Зато любые поползновения в этом направлении не могли быть восприняты Варшавой иначе, как
casus belli, ведущий к возобновлению совершенно ненужной войны. И к тому же условия, предлагаемые Дорошенко, трудно было расценить иначе как нахальство: бояре уже слишком хорошо знали цену казацким клятвам и присягам, чтобы верить честному слову, без гарантий, как когда-то поверили Хмельницкому. Тем не менее, ответ из ставки Ромодановского пришел: в качестве жеста доброй воли гетману предлагалось «выдать головами» приближенных Брюховецкого, лично участвовавших в подготовке и реализации январской резни. Чего, в свою очередь, не мог исполнить Дорошенко, ибо причастны были слишком многие, так что попытка пойти на такой шаг с высочайшей вероятностью означала бы мятеж. Короче говоря, ситуация зависла. И вот тут начинается интереснейшая коллизия…
Пробыв на левом берегу совсем недолго, Дорошенко возвращается в Чигирин. Логику этого возвращения понять непросто. Аншлюс (или, если угодно, эносис или «злука») только-только свершился, территория еще не интегрирована и даже не совсем замирена, а с севера нависает армия Ромодановского, которая неизбежно пересечет границу, поскольку призвать к ответу виновников январской резни для Алексея Михайловича вопрос как личного, так и государственного престижа. В такой обстановке личное присутствие харизматического лидера, не имеющего дома сколько-нибудь серьезной конкуренции, на Левобережье просто обязательно, и он не мог этого не понимать. Причины для столь скорого отбытия должны быть по-настоящему весомы. Однако официальное объяснение, повторяемое основной массой исследователей вслед за казацкими летописцами (дескать, у гетмана были проблемы в семье, у жены-алкоголички случился очередной запой и она согрешила с юным офицериком), не выдерживает никакой критики. Безусловно, из-за прекрасных дам много чего творится, но Дорошенко далеко не двадцатилетний пацан и даже не вспыльчивый мавр. Для него, каким он предстает в летописях, естественна совсем иная модель реакции. Допустим, баба невесть что творит. Но ведь можно послать людей, запереть супругу в светлице, а возлюбленного, наоборот, в темнице — до выяснения, а самому продолжать заниматься по-настоящему серьезными делами. Второй, более вменяемый вариант (мол, на правом берегу возникли политические осложнения, требующие личного присутствия лидера) тоже не убеждает, поскольку упомянутые осложнения хоть и возникли, но месяца через три, если не позже, после отъезда. Странно, правда? Кроме того, с позиции здравого смысла трудно понять: почему, убывая, Дорошенко оставляет край именно на Демьяна Многогрешного. Несмотря на все, сторонники «царя восточного» на левом берегу многочисленны, черниговский же полковник, пожалуй, единственный из местной элиты, не резавший в январе москалей, а следовательно, имеет возможность говорить с Ромодановским. Для остальных эта опция зарыта, по крайней мере, сейчас, по горячим следам, поскольку уже ни для кого не секрет (на примере Данилы Выговского и еще ряда деятелей), что Москва легко простит измену, понимая, что казаки иначе просто не умеют, но не убийство «государевых людей». Так что любому из объявленных в розыск, хотя бы полковнику Самойловичу (запомним, кстати, это имя), ежели он будет оставлен на хозяйстве, спасая себя, любимого, придется оказать москалям сопротивление. По крайней мере, на срок, достаточный для подхода помощи с правого берега или из Крыма. Опять странно? Безусловно. Сделаем зарубку на память.
