Доктор просиял, полагая себя самым счастливым человеком на свете. Он отыскал глазами графиню. Пребывая в трауре, она, однако, отодвинула в сторону свою скорбь, дабы устроить этот бал в честь Арабеллы. Фентон поймал ее взгляд, улыбнулся, кивнул и возликовал, когда она ответила на его улыбку чуть заметной своей.
Лицо ее казалось слишком бледным, но, с другой стороны, она никогда не могла похвастаться румянцем. В остальном же это вполне здоровая женщина, чей возраст чуть больше, чем она готова признаться. Но фигура у нее по-прежнему великолепная.
Фентон многие годы любил ее и все это время твердил себе, что глупо испытывать такое чувство к женщине, которая гораздо выше его по положению. Сейчас так хотелось хоть раз пригласить ее на танец. Но нет. Возможно, когда-нибудь, только не сегодня. Одного исполненного желания пока вполне достаточно.
Доротея улыбнулась ему.
– Нам с вами почти не удалось сегодня побеседовать, – сказал Грант, когда перерыв в музыке дал ему возможность говорить.
Танец закончился, но он не отошел от Арабеллы. Почему так трудно разговаривать с ней и так невероятно легко говорить с Джиллианой?
Когда он находился рядом с Арабеллой, его природная осторожность поднимала голову. Несмотря на увлеченность Арабеллы медициной и на ее любовь к врачеванию, она не была ни мягкой, ни добросердечной. Как ни старался, Грант не мог представить ее нежно прижимающей к груди ребенка.
– А нам обязательно беседовать, ваше сиятельство? – спросила Арабелла. – Насколько я поняла, вас интересует не столько мое умение вести беседу, сколько моя способность к деторождению.
Он воззрился на Арабеллу, не зная, как на это реагировать. И ведь она вовсе не пыталась шокировать его. В сущности, лицо ее выражало крайнюю скуку.
Грант подозревал, что единственный способ пробудить ее любопытство или даже воодушевление – это привести ей какого-нибудь больного.
– Вы прекрасно танцуете, – сказал он. Она не ответила на комплимент.
– И вы сегодня очень красивы.
– Все это результат уловок, – парировала она. – Немного румян, выщипанные брови, а затем меня затянули до такой степени, что мои формы едва ли можно назвать естественными. Не сомневаюсь, что это станет причиной ухудшения работы моего желудка.
– Неужели все настолько плохо?
Она нахмурилась.
– Мне нравятся ваши волосы, особенно с вплетенными в них цветами, – продолжил Грант.
– Это работа камеристки вашей матери. Она сказала, что я буду как Афродита. У меня же нет ни малейшего желания подражать какой-либо греческой богине, – пояснила Арабелла. – А уж если так необходимо кого-то копировать, то почему не Гиппократа?
