– Я ищу союзницу, – сказал Жорж, будучи себе на уме. – Вы меня лучше понимаете, чем моя жена. Она ограниченная, очень строгая женщина. Она не может согласиться, что мир, в котором мы живем, подвержен изменениям, что нравы меняются.
Своим участием директриса словно вобрала в себя мужчину, как другие втягивают в ноздри щепотку табака. В этом отце, в котором смешалось возвышенное и низменное, было нечто притягательное. Она представляла, как он в смокинге с огромным белым шарфом вокруг шеи приветствует невидимую публику, подняв цилиндр. Ему нравилось пользоваться своим обаянием, он пускал его в ход, при этом лишь более раскатисто произносил «р». Его бургундские «р» срывались с ярко-красных мясистых губ, подразумевая слова, которые не принято произносить. От Жоржа исходила неистощимая радость жизни. «Роскошный мужчина», – подумала слегка взволнованная директриса. Ей хотелось сделать ему приятное. Ему понравиться.
– В виде исключения я освобождаю вашу дочь от посещения занятий по катехизису и физкультуре. Но только на этот учебный год. Вы придете ко мне в будущем году. Ваша дочь изменится к лучшему. Дети больше не такие, какими они были раньше.
Вы говорили мне о западнях, в которые попадают родители, но если бы вы знали, на какие засады натыкаемся мы, преподаватели…
– У вас широкий кругозор, – сказал Жорж. Директриса ощутила слабость в ногах. Она не сразу поняла причину этого волнения. Жорж ее гипнотизировал.
– Мы хорошо понимаем друг друга. Симпатия проявляется неожиданно между людьми, не так ли?
Он даже осмелился приложиться к ее руке. Ему хотелось казаться старомодным. Она смотрела на руку с восхищением и произнесла глухим голосом «до скорого».
Он ушел легко, как старый танцор, возраст которого не отразился на его гибкости. Оставшись одна, директриса едва не задохнулась от обрушившихся на нее видений. Она подошла к окну и засмотрелась на детей, которые играли и бегали друг за другом во дворе. Она думала о Жорже. Мысленно представила, как уходит с ним. Крики прекратились, ученики возвращались в школу, учителя занимали свои места. Чтобы избавиться от странных видений, директриса закрыла глаза.
Еще была история с распятием.
– Я не хочу, чтобы крест находился в моей комнате, папа. Это меня пугает. Я не могу уснуть. Я смотрю на пригвожденные руки, на истекающие кровью ноги, на терновый венок. Ненавижу людей, которые так с ним поступили.
Иоланда настаивала на своем.
– Надо, чтобы она осознала, что произошло. Все страдание мира на кресте.
