Хватило бы и одной руки, только сдавить. Но Сёльве хотел сделать все основательно. Чтобы быть уверенным в результате.
Руки уже коснулись пеленок.
И тут он стремительно вскочил на ноги. Задыхаясь, схватил себя за шею.
Там ничего не было. И ребенок продолжал спокойно спать.
Но все же у него на горле что-то было, и это что-то сдавливало ему шею железной хваткой.
Что-то ужасное, нечеловеческое, маленькое, но сильное. Как пресмыкающаяся тварь, которая запускала когти или шипы в кожу на шее, царапая и разрывая ее.
Сёльве попятился назад, сдавленно мыча и из последних сил пытаясь скинуть с горла то, чего там не было. Он задыхался. В глазах потемнело. Он упал навзничь и забился в судороге, чувствуя, как жизнь постепенно покидает его.
И тут он вспомнил о рассказе отца. Как его, Даниэля, душила та женщина в Норвегии. И как его спасло… Что?
Что-то, набросившееся на шею той женщине, чуть не задушив ее.
Мандрагора!
Мандрагора, которая была где-то здесь, в доме! Спрятанная подальше под замком. И в тот раз мандрагоры не было видно. Волшебный корень обвился вокруг шеи женщины, хотя его там и не было.
Гигантский невидимый паук, обвивший и рвущий сейчас его шею — что еще это могло быть, если не мандрагора?
Мандрагора, которая в свое время мертвым грузом висела на Сёльве.
— Остановись! — прохрипели его налившиеся кровью губы. — Я не буду… его трогать! Я… обещаю!
И тут же удушающая хватка на его шее ослабла. Ужасное насекомое — или что это там было — медленно растворилось в пространстве.
Сёльве лежал на полу, не в силах вздохнуть или пошевелить пальцем. Он хорошо понимал, что был на волосок от смерти. Если бы отец не рассказал в свое время, как спасся — а потом эту историю повторяла его мать Ингрид, — Сёльве был бы сейчас мертв. В этом не было никакого сомнения.
Его достоинство было раздавлено. Он лежал и думал: «Эти два исчадия ада оказались в моем доме, я знаю…»
И он не мог понять, какое из них хуже.
В комнате уже забрезжил рассвет, когда Сёльве собрался с силами, чтобы встать.
Теперь он снова мог видеть младенца.
Тот все еще спал, как будто ничего не произошло.
— Дьявол! Дьявол! — прошептал он с ненавистью.
Он сам испугался той ненависти, которую испытывал к этому существу, зачатому им самим.
Сынок будет стоять на его пути всю оставшуюся жизнь. Кончились праздничные денечки, пришли к концу разгульные оргии. Ведь он больше не может звать гостей к себе домой! И кого он найдет сидеть с ребенком? Чтобы тот не проболтался?
