– Ты сделала меня таким счастливым, – сказал он каким-то полузадушенным голосом. – Ты так много сделала для меня.
«О, я могу сделать гораздо больше, – подумала она. – Дай мне только время!»
Она неуверенно улыбнулась ему. Быстро погладила его по щеке.
– Ты дал мне столько же, – сказала она немного сварливо, потому что хотела скрыть, насколько она разволновалась. И тут же перевела разговор на другую тему: – А как ты сюда добираешься? На лодке?
– Нет, я хожу через лес.
– Вдоль озера, да? Не так, как я пришла в тот день, а с противоположной стороны?
– Да. Так гораздо короче, чем кажется.
Она задумалась. И верно, она очень долго ехала на велосипеде вдоль озера.
– Я не беру лодку, потому что не хочу, чтобы меня видели, – сказал он. – Я ведь… немного нелюдим.
– Ой, но ведь я же предупреждала тебя, что так нельзя, – напомнила она. – Как-нибудь ты должен будешь прийти ко мне домой. Чтобы я могла побаловать тебя кофе, пирожными и прочим.
Его вздох, то, как он вздрогнул, его улыбка, говорили ей о том, как ему жаль.
– Увидимся в понедельник? – спросила она.
– Разумеется!
Она еще немного постояла.
– Ну, а теперь моя очередь получить поцелуй в щечку.
Он медлил.
– Послушай-ка, Линде-Лу, – строго сказала она. – Сегодня ты был более, чем нетактичен!
– В следующий раз, – пообещал он. Пришлось довольствоваться этим.
– Трус, – фыркнула она.
Он смущенно улыбнулся.
Она помахала рукой и ушла.
Криста ликовала. Была весна, и она была в самом начале восхитительного романа. Можно ли требовать чего-то большего от жизни?
Но ее не было дома слишком долго. И когда она вернулась, там ее поджидало нечто ужасное.
У Франка случился приступ удушья, он лежал на полу. Кристе понадобилась целая вечность, чтобы втащить его на кровать, ее мучили угрызения совести. Но когда она захотела вызвать доктора, Франк сказал, что нечего беспокоить такого занятого человека.
– Но ведь ты же так серьезно болен, – возразила Криста.
– Мы справлялись и раньше, – просипел он. – Только побудь дома, тогда я чувствую себя в безопасности. А когда тебя слишком долго нет, я становлюсь беспомощным.
– Прости меня, папа! Я никогда так больше не буду.
– Хорошо, детка моя дорогая, мне так неприятно быть обузой…
– Ну о чем ты говоришь, – сказала она покорно, и в ту же минуту поняла, что это самая большая ложь, которую она когда-либо произносила. И на совести у нее от этого стало еще тяжелее.
– Ты так добра ко мне, – сказал он обессиленно. – Кстати, тебе звонили из Линде-аллее. Похоже, Хеннингу стало хуже, да и чего еще было ожидать. Но поскольку мне так плохо, ты же не сможешь поехать.
