Петрус не сдавался. Он не мог шевелиться, ему было больно говорить, но он был такой же, как всегда:
– Я замерзаю, сестра! Не могли бы вы заползти сюда в кроватку и погреть меня? А другие пациенты прекрасно и сами обойдутся, пока мы тут с вами порезвимся немного.
Ночная сестра фыркнула и повернулась на каблуках, но не смогла удержаться от смущенной улыбки. Не очень-то умен этот симпатичный парень из изолятора!
И она вернулась к своему ночному дежурству.
Петрус Нюгорд остался лежать там, где лежал, на спине. Он мог двигать только руками. Грудь болела ужасно, в основном, из-за того, что он очень много кашлял, а голова все время кружилась.
Ночник горел, он сам попросил об этом. Все равно заснуть было трудно, так что уж лучше лежать при свете.
Он лежал и думал, до чего же несправедливо, что именно он пострадал от пожара.
Петрус повернул голову к лампе.
Погасли она, что ли?
Стало так темно. Не совершенно темно, а просто темнее, как будто был день, и вдруг наступили сумерки.
Нет, лампа не погасла, но свет стал как бы приглушеннее, он видел матовое сияние в какой-то странной, туманной темноте.
Дверь снова приоткрылась. Петрус повернулся на звук.
– Сестра, – спросил он. – Так вы все-таки пришли! Идите сюда, я вас не вижу, здесь темно, как в погребе!
Это было довольно точное сравнение, потому что пахло землей и какой-то гнилью.
У двери что-то стояло. Петрус занервничал от чьего-то молчания и неподвижного присутствия.
– Сестра? Ну, не шутите так… эй, иди сюда, тебе говорят!
Темнота стала гуще. Господи, что же происходит?
Тут-то он и понял, что там стоит кто-то незнакомый.
Сначала Петрус ждал в неуверенном молчании. Ждал, что незнакомец что-то скажет или по крайней мере пошевелится.
Потом он испугался. Здесь что-то не то. Неужели, они впустили в больницу сумасшедшего? Или же он сбежал из другого отделения?
И почему же так темно?
– Кто здесь? Что вы здесь делаете? Сестра! Здесь кто-то есть! Сестра! – завыл он, но с губ его не слетало ни звука. Как будто бы у него не осталось больше голосовых связок, звук шел из глотки без малейшего сопротивления, как какое-то шипение.
Он напряг глаза, чтобы хоть что-то разглядеть в угольно-черной темноте, быстро и с надеждой взглянул на лампу, но можно было только догадываться, где она – в комнате было лишь светло-коричневое неотчетливое пятно.
«Неужели я умираю?» – в панике подумал Петрус. Не ему первому при виде темной тени пришла в голову эта мысль.
«Но ведь я не чувствую ничего такого, – продолжал думать Петрус. – Мне просто… страшно!»
