— Осторожнее, никаких резких движений! Ее растерянный взгляд выдавал ее мысли.
— Дорогая Марит, вчера я прооперировал тебя. Так что я уже видел тебя.
Он? Оперировал?.. О, Господи, какой стыд, он видел ее… всю целиком?
И когда он осторожно коснулся бандажа — о существовании которого она узнала только теперь — у нее появилось какое-то новое чувство. Ничего необычного в этом не было, фактически так реагировали все пациентки.
У нее появилось чувство полного доверия к своему врачу. Ощущение интимной связи с ним. Он был авторитетом, он был сильным, она же была слаба, зависела от него и могла целиком и полностью на него положиться.
Это чувство переполняло теперь Марит, давало ей ни с чем не сравнимую радость. Она не догадывалась о том, что многие до нее испытывали то же самое. Может быть, не в такой высокой степени, как она. Ведь она с детства была одинокой, никому не нужной.
В сердце Марит был огромный запас неизрасходованной любви.
Она чувствовала, что ее тело становится частью его тела, и мысль об этом казалась ей благостной и одновременно устрашающей.
— Да, все нормально, — сказал он, снова накрывая ее одеялом. При этом он улыбался ей своей несравненной улыбкой. — Теперь тебе нужно просто лежать и набираться сил, а мы позаботимся о том, чтобы ты прибавила в весе. Со временем ты сможешь вернуться домой…
«Нет у меня больше никакого дома…» — подумала она, но не нашла в себе сил произнести это вслух.
Ей показалось, что он уловил ее мысль, выражение его лица вдруг стало озабоченным. Да, конечно, он видел ее корзинку со всеми жалкими вещичками. Наверняка он понял, что она навсегда покинула свой дом.
Совершенно неожиданно он протянул руку и погладил ее по щеке. Для доктора Вольдена это был обычный поступок, но для Марит это было настоящей революцией, шагом в мир человеческого общения. Она не могла припомнить, чтобы ее кто-то когда-то ласкал. Припоминала только понукания и бранные слова.
Пока она собиралась с мыслями, все уже были в другом зале.
Марит лежала, ощущая в сердце благоговейный трепет. Она знала, что плакать ей нельзя, шов может разойтись. Но как было бы чудесно обронить сейчас слезинку радости! Она вся была переполнена теплом, добротой, ликованием — и ожиданием!
Кристоффер пригласил Лизу-Мерету провести с ним вечер. Теплая улыбка, которой она одарила его при встрече, проникла в самое его сердце. Какой привлекательной она была — во всех отношениях! Как приятно было смотреть на нее!
